Вначале по чуть-чуть, каплями падало, потом струйкой, затем ручейком, ну а спустя четверть века после начала добычи по две с половиной тысячи пудов в Николаевск-на-Амуре доставлять стали русские корабли каждый год. В честь младшенького сына Николая князь Потемкин порт этот важный назвал, провидец прямо, угадал с историческим названием.

— Като, Като, — Петр помянул жену — обретенную любовь в жизни. Первую помощницу в делах тоже. Трех сыновей родила, две дочки красавицы. И обе уже королевы — Дании и Швеции, — он им выгодные партии устроил. Хоть и пожелтели пруссаки от такого шага — очень им хотелось свою Восточную Пруссию обратно получить в качестве приданого.

— А шиша с маслом не хотели?!

Петр хрипло рассмеялся, припомнив, как дурачил много лет назад старого короля, «доброго дядюшку Фрица».

Теперь Кенигсберг исконная русская вотчина, тамошние немцы лучшие подданные, трудолюбивые и дисциплинированные. Пруссакам местным к самой Пруссии уже никакого дела нет, их к Берлину калачом не заманишь. Еще бы — жить в процветающей империи намного лучше, чем в королевстве, что войну на два фронта ведет.

— Ну и как тебе, «Толстяк», польский дятел в заднице?!

Петр усмехнулся — племянник Фридриха Великого отличался завидной дородностью, если говорить дипломатически корректно, но не сейчас в приватном размышлении делать политические реверансы.

Старого польского короля Станислава, или по-простецки Стася, как любила именовать его гонористая и беспокойная шляхта, любовника жены в молодости (было дело, что ж греха таить), с престола убрали.

Сейчас в Варшаве правит «начальник государства» Тадеуш Костюшко и кусает пруссаков с австрийцами, как только может. Те с радостью «разделили» Польшу, пригласив к дележу и русских, вот только Петр от такого предложения благоразумно уклонился. Зато сейчас хорошо со стороны смотреть, как ляхи насмерть с немцами сцепились.

— Любо-дорого, — пробормотал Петр.

Теперь момент был удобный, и он объявил, что в условиях заматни и войны вынужден взять под покровительство и защитить от истребления «диссидентов» — так поляки именовали православных украинцев и белорусов, коих даже за людей второго сорта не считали. Но идти за Буг войскам категорически запретил — там чисто польские земли, а потому вопрос возникает резонный — а оно нам надо?

Австрия и Пруссия, мало что на западе с революционной Францией сцепились, теперь и на востоке с польскими инсургентами войну ведут, хотя варшавские «якобинцы» отнюдь не революционеры в чистом виде. Голодраная шляхта, свои привилегии отстаивающая, весьма многочисленна и криклива — ведь каждый пятый в Польше шляхтич, а третий себя паном считает. Как тут не забузишь?! В крови это!

— Ваше величество, разреши завтрак подать?

Петр с улыбкой посмотрел на арапа — совсем состарился Нарцисс, но категорически отказался пенсион получать. Привык, и хоть монарха почитает и любит, но отношения их связывают чуть ли не родственные. Еще бы им не быть — столько лет и зим вместе, огонь и воду прошли.

— Конечно, подавай! Проголодался уже, с утра маковой росинки не было! И кабинет-секретаря позови! Где Рейстер с Денисовым?

— Сейчас, государь, — арап поклонился и вышел. А Петр, подойдя к окну, загрустил.

Рейстер и Денисов были при нем и также командовали лейб-егерями и лейб-казаками. Вот только это не они, старые проверенные друзья, а их сыновья. Уже взрослые, матерые воины, а Лука Денисов так и постарше своего отца будет, когда Петр с лихим казаком в Петергофе семеновцев из дворца вышибал.

И ничего тут не поделаешь — годы свое берут. Ему самому уже шестьдесят восемь годов. Должно, если судить по возрасту настоящего Петра Федоровича. А так как студент Петр Рыков младше царя на добрый десяток лет, то случилось чудо, на которое фельдмаршал Миних первым внимание обратил — умен был старик.

Душа, или психо-матрица, этот научный термин сам себе Петр подыскал, резко омолодила организм. И на жену заодно перепало — детей ведь от него вынашивала, а Коленьку совсем поздно родила, за три года до пятидесяти.

Вот чудо было так чудо. А потому супружеская чета императоров едва на полтинник тянула, морщинки и седина только сейчас пошли. Да и здоровье, тьфу-тьфу, пока не подводило, хотя возраст, конечно, чувствовался. Кости к непогоде ломило, давление прыгало, да и болел организм то там, то тут. Но приступами, не постоянно.

— Ваше императорское величество…

— Присаживайтесь, ждать царя заставляете, — Петр с улыбкой посмотрел на вошедших — молодые, кровь бурлит. Впрочем, чего жаловаться — и он еще не слишком стар, в рухлядь не превратился.

— Государь…

— Да ладно вам, это я так на вас ворчу, по-отцовски. — Петр усмехнулся, ведь по здешним понятиям он младшему Рейстеру вторым отцом был, крестным, а это много значило.

Луке же своему старый Денисов наказ родительский дал, тут тоже отношения почти родственные были, чисто казачьи. Но строгие — Петр этой парочке спуску не давал, а за службу вдвойне с них требовал — все ж свои люди, можно и построже спросить. И уверен был в сыновьях своих друзей — не предадут никогда, в отцов породой пошли!

Впрочем, так же, как и в их подчиненных — и старообрядцы, и донцы тоже преемственность устроили. Все же тридцать с лишним лет прошло. Отцы службу давно покинули, на их место, да с наказом строгим, сыновья пришли, и даже внуки.

А потому тянут лямку истово, чтоб позора на седую родительскую голову не пало. Честью заслуженной гордятся — с самим императором на «ты», «государем-батюшкой» величают.

И царь их в ответ привечает ласкою, про отцов всегда вспоминает и добрым словом их службу хвалит. Ему самому даже приятно былое вспомнить, зато как горят глаза казаков и егерей, когда их родителя государь хвалит и поклон от себя просит передать, а то и подарок.

Полковник в защитной егерской мешковатой форме и войсковой старшина в синей донской были на друг друга похожи. Оба бородаты до неприличия, кряжисты, неулыбчивы.

Третьим зашел молодой подполковник, лицо словно топором вырублено. Стар стал Дмитрий Васильевич, и почитай пятнадцать лет Петр кабинет-секретаря подобрать не мог. Требования больно жесткие ставил да непроизвольно с Волковым ассоциировал.

И надо же — два года назад совершенно случайно нашел в лице скромного офицера военного министерства. По фамилии Аракчеев. Да-да, тот самый, что вызывал лютую неприязнь декабристов и самого Пушкина.

— Важные депеши, государь, — негромко произнес секретарь и протянул свернутые трубками письма. — От ее величества. И из Варшавы от…

— «Горящие»? — только и спросил Петр. И, уловив движение бровей своего помощника, с усмешкой сказал: — Тогда позавтракать успеем, новости подождут. А ты, Лука, молитву читай, да к трапезе приступим, ибо мыслю, скоро у нас не будет времени не то чтобы поесть, но и лоб перекрестить. Пора настала, и время не ждет…