Я выскочил вслед за Лизой. Но её нигде не было видно. Я стал искать её всюду: и под скамейками, и рядом с водосточными трубами, заглядывал и в подвальные окна, – всё было напрасно. Она будто сквозь землю провалилась. Может быть, в соседнюю парадную забежала, подумал я. По всем лестницам пробежался – нет Лизы… Хорошо, догадался в последней парадной на верхнем этаже на подоконник вскочить. И увидел далеко внизу, между качелями и помойкой, испуганного крохотного котёнка, которого с угрожающим видом обступили со всех сторон бродячие коты. Стремглав бросился я вниз и выскочил во двор. Начался мелкий, холодный, противный дождь. Я мчался по потемневшему от воды асфальту, по мокрой и грязной пожухлой траве, и успел как раз вовремя: три здоровенных кота наступали на Лизу, и бежать ей было некуда; позади неё была кирпичная стенка, огораживающая контейнер с мусором. С громким воплем прыгнул я к ней и встал рядом, угрожающе зашипев. Ххр-хр…мур-мур…хр-хр…

Ну вот, опять Хвостун заснул. Придётся снова мне продолжать рассказ. Я посмотрела на Хвостуна. Пушистая шерсть его от воды свалялась, роскошный хвост сделался тонким и грязным, словом, вид у него был жалкий и смешной. А те три кота, что преследовали меня, мало пострадали от дождя: шерсть у них была жёсткая, и, даже намокнув, коты оставались такими же огромными и грозными. Мне стало страшно за себя и за Хвостуна, и я тоненько замяукала. Но что это? Огромный чёрный кот, судя по всему, главарь кошачьей банды, рявкнул на серого полосатого и толстяка-рыжего и, почтительно припадая к земле, несмело приблизился к нам. «Господин маркиз, – робко начал он, – мы…» «Да как вы смеете вести себя подобным образом по отношению к моей хозяй… гм… племяннице!?» – возмущённо прервал его Хвостун. «О, мы не знали, что это ваша племянница, господин маркиз. Наше почтение, юная госпожа маркиза…» «Лиза», – сказал Хвостун. «Маркиза Лиза», – тихонько захихикал рыжий толстяк, но чёрный кот резко повернулся к нему, и он сразу же умолк. «Да, Черныш, – продолжал Хвостун, – это – моя племянница, дочь моей сестры…мм… Каролины и графа Феликса». Я не удержалась и зафыркала от смеха. Дело в том, что Каролина – это наша знакомая пуделиха, с которой мы часто встречаемся в автобусе, когда едем в садоводство, а Феликс – соседский котёнок, которому вчера исполнилось два месяца. Но, видимо, Хвостун пользовался среди здешних котов немалым авторитетом, потому что его слова были выслушаны ими с большим вниманием и уважением. Я всё ещё негромко посмеивалась, когда увидела подкрадывающегося к нам ротвейлера. От страха мой голос задрожал, и у меня получилось «м-м-мяяу». «Маркиза не желает разговаривать с этим глупцом», – перевёл мой писк Хвостун, кивая на совсем уже близко подкравшегося пса. «Мы избавим юную леди от него, маркиз», – воскликнул рыжий толстяк, и на этот раз Черныш не зашипел на него, а коротко сказал: «За мной, Плут! И ты, Полосатик!» Я догадалась, что так звали серого полосатого. Коты резко развернулись и побежали как будто навстречу ротвейлеру, но все – в разные стороны. Глаза пса дико завращались, он не мог выбрать, за кем же ему бежать. Наконец, он помчался вслед за Полосатиком и уже почти догнал его. Я закрыла от ужаса глаза. Мне казалось, что вот-вот огромные собачьи челюсти сомкнутся на шее кота. Но тут раздался задиристый крик: «Эй, дурень, тебя ведь Дик зовут, да? Глупый-глупый, глупый Дик! Съел большой букет гвоздик. И икает – ик да ик!» Это Плут пришёл на помощь своему другу. Дик злобно лязгнул зубами и бросился вдогонку за рыжим котом. В два прыжка он оказался совсем рядом, и теперь я испугалась за этого нагловатого, но, видимо, доброго толстяка. А тот, лениво прищурившись, подождал, когда ротвейлер тяжело плюхнулся рядом, и, хлестнув его крайне обидно хвостом по разъярённой морде, бросился наутёк. Я поразилась тому, как неожиданно проворен оказался неловкий с виду толстяк. Он увлёк пса на мокрую и скользкую от дождя горку (я с тоской вспомнила о том, как прошлой зимой лихо мчалась с неё на санках), и Хвостун, Полосатик и Черныш смеялись до слёз, глядя, как, неуклюже расставляя лапы, съезжает и съезжает вниз Дик, а Плут, давно уже сбежавший с горки, обошёл его сзади и с интересом наблюдает за старающимся изо всех сил псом, из пасти которого вылетал злобный лай. Но вот чудеса! Вместо привычного «Гав! Гав!» я вдруг услышала: «Ну, подожди, рыжий! Я тебя поймаю! Ты ещё пожалеешь, что…» «Ик! Ик!» – снова поддразнил его из-за спины Плут и бросился наутёк так стремительно, что я даже потеряла его из виду. Дик с лаем носился по двору, и я понимала каждое его слово! Заметив моё удивление, Хвостун сказал: «Да, мы, кошки, понимаем собачий язык, а ещё – немного птичий и мышиный. Дик – злой и глупый пёс, но есть и весьма достойные собаки, и мы не только общаемся с ними, но и помогаем друг другу».

Вдоволь наигравшись с Диком, Плут подбежал к нам, весёлый и гордый. «Молодец, Плут!», «Здорово!», «Как ты его погонял!» – со смехом заговорили остальные коты. И только я снова пискнула своё «мяу». «Ну, что ж, – сказал, наконец, Хвостун, – нам с юной маркизой пора возвращаться домой. До свидания, господа. Спасибо за весёлый вечер». «До свидания, господин маркиз! До свидания, юная госпожа маркиза!» – сказали по очереди Черныш, Плут и Полосатик, и мы с Хвостуном направились к нашей парадной. Неподалёку от неё болтался по двору мальчишка, наш сосед с верхнего этажа. Хвостун напрягся, прижал уши и, повернувшись ко мне, негромко сказал: «Не отставай!» Он быстро заскочил в парадную, а я задержалась. Мне хотелось похвастаться перед мальчиком своим новым обликом, и я сказала ему: «Привет, Колька!», хотя, как вы, наверное, догадались, он услышал только «мяу». Повернув голову в мою сторону, он, ничего не сказав, нагнулся и поднял что-то с земли. Я не понимала, что он хочет сделать. И тут он вдруг швырнул в меня камень, и камень угодил в мою переднюю правую лапку. Это было так больно, так неожиданно и так обидно, что я громко взвизгнула и, плача, стала убегать от него на трёх лапках. Колька тем временем набрал целую горсть камней и, старательно щурясь, чтобы получше разглядеть меня в быстро опустившейся темноте, стал бросать в мою сторону камень за камнем. Я спряталась, дрожа, за облетевший куст. Это, конечно, было ненадёжное укрытие, но к парадной путь был отрезан, а убегать в темноту сделавшегося огромным и страшным двора я боялась. На моё счастье, далеко вверху со стуком распахнулась форточка, и мужской голос громко позвал: «Коленька, сыночек! Домой пора!» «Иду», – недовольно буркнул мальчишка и, лениво швырнув в мою сторону последний камень, потащился домой. На крыльцо в это время выскочил Хвостун. Колька хотел пнуть его ногой в резиновом сапожке, но Хвостун ловко увернулся и, не обращая на него внимания, подбежал ко мне и сердито спросил: «Лиза, куда ты подевалась? Я жду тебя, жду…» Он осёкся, увидев слёзы на моих глазах и поджатую лапку. «Это тебя Колька, да? Говорил я тебе, не отставай. Ну, пошли домой. Твоя мама вылечит тебе лапку». Всё ещё всхлипывая от боли и обиды, я поплелась за Хвостуном и вдруг заметила, что в свете уличного фонаря что-то блестит. Мы, кошки, очень любопытные создания. Я не удержалась и поскакала на трёх лапках к блестящему предмету. Хвостун, ворча, побежал за мной. Когда я разглядела, что это за предмет, от волнения у меня перехватило дыхание, сами собой высохли слёзы, и я забыла про боль в лапке. Это была корона королевы! Хвостун удивлённо помотал головой: «Её Величество, должно быть, обронило её во время своего последнего визита. Мы обязаны вернуть корону королеве. Без короны она бессильна, и все её подданные окажутся беззащитными. Но сейчас уже поздно, тебе надо поспать, поэтому на поиски королевы мы отправимся завтра. Бери корону!» Я недоумённо посмотрела на Хвостуна: как же я могу взять корону лапками, одна из которых, к тому же, больна? Но потом я сообразила, подтолкнула носом корону к стволу росшей под нашими окнами липы и просунула в неё голову. К моему великому изумлению, корона оказалась мне впору, хотя я совершенно точно помнила, что королева была ростом чуть меньше Хвостуна, и, значит, я должна была бы утонуть в её короне. Но теперь, после столь необыкновенных событий, я уже ничему не удивлялась. Нацепив корону, я гордо запрыгала, поджимая больную лапку, к нашей парадной. «Ты куда? – сердито зашипел Хвостун. – Теперь нам домой нельзя. Мало того, что нас из квартиры не выпустят, так ещё твоя мать корону отберёт! Будем ночевать в подвале. С нашей лестницы вход в подвал закрыт, бежим в соседнюю парадную». И Хвостун побежал, постоянно оглядываясь и поторапливая меня, и поднялся на крыльцо соседней парадной.