Я видел, что творилось с Арианной. Она, конечно, была офигенная, но при этом, так сказать, барышня с запросами. Посерединке между Нико и этой, как ее, ту французскую певичку? Жюльетт Греко. Всегда ходила в черном, причем задолго до того, как каждый встречный-поперечный стал рядиться в черное. По правде говоря, она была жуткая зануда и кислятина, эта Арианна. Без нее мы немного потеряли, вот честно.

Мы с ней однажды перепихнулись разок после концерта, так она потом разревелась. Видишь ли, предала Джулиана. Я ее утешаю, мол, Джулиану похер. Ему и правда до фени было, хотя зря я, наверное, ляпнул вслух. Вообще-то она хорошенькая была, но, на мой вкус, слишком тощая. Мне нравятся девицы, у которых есть за что подержаться. А Джулиана всегда тянуло к таким, кого любым ветром сдует.

До сих пор помню, как Том нас «обрадовал» известием, что снял на лето Уайлдинг-холл. Джон и Эштон сразу скривили морды. Особенно Эштон – тот вообще рвал и метал. У обоих имелись свои планы на Лондон. У Эштона, естественно, девочки; у Джона, противоестественно, мальчики – хотя об этом тогда якобы никто ничего не знал. А тут Том со своей гениальной идеей, что нам не хватает только деревенских каникул, чтобы прийти в себя от шока после смерти Арианны.

Да-да, я в курсе. Мое дело сторона, потому что я не варилась в Windhollow Faire с самого начала и Арианну толком не знаю. Ну так подайте на меня суд. Факт есть факт: с Арианной или без нее, они отыграли уже кучу концертов. «Уиндхоллоу-Фэйр», их первый альбом, вышел как раз к тому Рождеству, и раскупали его бойко. Тогда еще не развелось столько музыкальной прессы, как теперь; ни тебе Pitchfork, ни YouTube. Журнал Rolling Stone появился всего несколько лет назад… Ну и Melody Maker да NME. Продвинуть группу можно было только выступлениями, беспрерывными концертами. Тут они постарались.

Но если совсем честно, выдохлись они еще при Арианне. Я их слышала пару раз, неплохо играли – по-моему, эпитет «многообещающие» уж слишком заезжен, – но спасти группу мог только крутой прорыв.

Конечно, Том не мог не заметить, что они буксуют по части вдохновения. Потому он и заслал Джулиана и Уилла послушать меня в клубе Troubadour. Я спела пару каверов Дилана, немножко Velvet Underground – вряд ли тогда в Лондоне про них вообще слыхали, – ну и всякое обычное старье из сборника баллад Чайлда[2]. Собственные песни припасла под конец. И на «Опрокинутом небе» уже знала, что они у меня в кулаке.

Господи, ну и голосище у нее был! Лесли только открыла рот, как мы с Джулианом поглядели друг на друга и заулыбались. Когда она дошла до «Опрокинутого неба», мы уже чуть не по столам рванулись зазывать ее в Windhollow.

Если подумать, надо было сразу сообщить Арианне, что мы нашли новую солистку. Я и должен был сообщить; это моя обязанность как менеджера. И то, что Лесли американка, Арианна, видимо, восприняла как плевок в лицо. Поэтому я с самого начала взял вину на себя. И все же Джулиан так себе и не простил.

Именно поэтому я и снял на лето Уайлдинг-холл: чтобы вырвать Джулиана из его гнусной конуры в Госпел-Оук. Гаже и депрессивнее жилища, доложу я вам, просто не сыщешь. Пожить там с неделю – я бы и сам, пожалуй, сиганул из окошка на мостовую.

Но это, пожалуй, вычеркните. Хватит с меня шизанутых фанатов, которые во всем винят исключительно меня. Я только хочу сказать, что идея выглядела удачной: три месяца в живописных развалинах старинного особняка на лоне прелестной английской природы.

Задним умом все крепки. Так говорят у вас в Штатах? У меня заднего ума нет и не было. А насчет Windhollow Faire я и вовсе конкретно лажанулся.

Я туда ехала вместе с Джулианом. У него был древний «моррис-майнор», и когда мы загрузили в машину его гитару и всякое оборудование, я еле втиснулась. Остальные отправились в фургоне.

Разумеется, я слышала Джулиана раньше, первый альбом группы у меня тоже был. Но живьем я его толком не видела. Про него болтали, что Джулиан Блейк, мол, самый прекрасный юноша на белом свете. Естественно, я сразу уперлась и решила демонстративно не обращать на него внимания.

Надо признать, я жутко стеснительная. И не забудьте, мне было всего семнадцать. Мать и отчим у меня американцы. Оба погибли в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать. Мой биологический отец был из Йоркшира; до моей мамы у него уже была другая жена и другая семья. Я родилась в Англии, когда папа с мамой еще не разошлись, поэтому гражданство у меня двойное. На летние каникулы я часто заваливалась к отцу и подружилась со своей сводной старшей сестрой, так что после гибели матери и отчима переехала к сеструхе в Ротерхит, на юго-восток Лондона.

Училась я не особо, зато умела петь. Папа вообще был мастер – постоянно подпевал радиоприемнику, но много знал и старых народных английских песен. Можно сказать, я у него училась со слуха. Просто запоминала мотивы.

Не сказала бы, что мне легко дался переезд к сестре. Только из-за того, что я американка, меня с ходу сочли задавакой. Друзей никаких. Пару раз меня грубо отшивали, а если я пыталась огрызаться, то сама и оказывалась виноватой. В конце концов я просто перестала ходить в школу. Но никто не собирался меня контролировать – полагаю, из-за того же антиамериканизма. Да и вообще в начале семидесятых по улицам слонялись толпы недоростков. Я рванула на Илпай-Айленд и поселилась в тамошней коммуне. Тогда и начала выступать.

Джулиан старше меня всего на год – точнее, на 14 месяцев. Робок он был патологически, куда стеснительнее меня. Но тогда, по пути в Уайлдинг-холл, я этого не понимала. Думала, что Джулиан задирает нос. Он из Хэмпстеда, а я хипповая блондинка из Коннектикута, хоть и живу в Лондоне уже год. Выглядела я старше своих семнадцати, так что сначала ему казалось, что я его за малолетку держу.

Я ничего не знала, пока Уилл меня позже не просветил. Они росли вместе, и Уилл иной раз служил ему вроде как толмачом, говорил от его имени. Бывало, Джулиан так смущался, что мог только стоять рядом и битую четверть часа таращиться в потолок, не в силах выдавить ни слова. «Облачный принц» – это я написала про Джулиана. Мальчик с небесными глазами.

Это точно. В юности он казался совершенно не от мира сего. Я от него глаз отвести не мог, такой красавчик. Аж жутко становилось. Его считали геем, но сие, к сожалению, неправда. Геем был как раз я, хотя открылся уже после того лета в Уайлдинг-холле.

Поверьте, будь у меня хоть малейшая тень надежды, уж я бы ее разглядел, но с Джулианом мне абсолютно ничего не светило. Знаю, сейчас вы на меня смотрите и думаете: «Ага, как же, Шерлок!» Но тогда вы и сами все поняли бы. Я ведь в те дни был скорее наблюдателем.