– Не на Царьград ли?

– Ну, ты не дядька, а ума палата!

Добрыня протяжно зевнул и снова залез под одеяло.

– Стоило ли из-за этого будить… Ну и когда выступаешь?

– Немедля!

– Тогда не болтай попусту и не теряй время зря. Жду тебя с победой.

До сих пор Великий князь подобно пардусу[1] метался по горнице, а тут застыл как вкопанный.

– Как?! А ты?

– Стар я уже для таких походов. Позволь мне, княже, в Киеве остаться.

– Но ты же – главный воевода!

– Славных воевод и без меня хватает. А вот Киев нельзя оставлять без присмотра. Да и печенеги не дремлют. Ты тогда мал был, да вряд ли забыл их нашествие, когда Святослав ушел с дружиной в Византию.

Владимир обиженно развел руками:

– Что же делать? Без тебя я не возьму ни Царьграда, ни принцессы.

– Так вот в чем дело! – оживился Добрыня. – Тебе нужна не Византия, а принцесса Анна, сестра императоров Василия и Константина.

– Да, дядя, жить без нее не могу!

– Но ты же ее в глаза не видел!

– Ярл Олаф сказывал, что она краше солнца.

– Олаф – дикарь, – возразил Добрыня, – для него все красиво, что блестит.

Воевода бодро спрыгнул с постели, став босыми ногами на огромную медвежью шкуру, и торжественно обратился к Великому князю:

– Владимир, а вдруг она не так красива? А вдруг не так хороша?

– Принцесса?! Быть такого не может! Она же дочь красавицы Феофано, самой прекрасной женщины во всем свете.

– А полоцкая княжна Рогнеда?

– А что Рогнеда?

– Помню, о Рогнеде ты сказывал то же самое, что теперь молвишь об Анне.

– Да, она красива, но согласись, дядя, что нрав у нее ужасный.

– Но чтобы это узнать, нам пришлось сжечь Полоцк. Не слишком ли большая цена?

– Ты еще и гречанку Юлию вспомни, – огрызнулся Владимир.

– А как же. И красива, и сладка… Ради нее Киев захватили, Ярополка порешили. И что? Гречанка теперь тебе и даром не нужна.

– Ну и что, – возразил Владимир, – зато теперь подо мной и Полоцк, и Киев.

Добрыня расхохотался.

– Нет, княже, с Царьградом этот номер не пройдет.

– Еще как пройдет! Дружина у меня сам знаешь какая.

– Дружина у тебя крепкая, но с дружиной Святослава и сравнивать нечего.

– Рать наберем несметную, – не сдавался Владимир.

– Рать на корабли не посадишь. Хотя бы дружина поместилась.

– Варяги пойдут с нами.

– Варяги пойдут с теми, кто даст больше злата. А у Византии его поболе твоего будет. Ты же с варягами еще за Киев не рассчитался.

Юный князь зло скрипнул зубами.

– Как же мне добыть хотя бы принцессу?!

Добрыня едва заметно ухмыльнулся.

– Для этого вовсе не обязательно брать на щит эту столицу мира. Пора, княже, отвыкать от варварских замашек. Под твоей рукой столько земель и народов, что и не сосчитать. Вряд ли Константин и Василий осмелятся отказать Великому киевскому князю в его маленькой просьбе.

C каждым словом Добрыни осанка Владимира становилась горделивее, голова задиралась все выше и выше, а взор вот-вот должен был прожечь дубовую балку под потолком.

– Так и быть, с Царьградом повременю, но принцессу ты мне добудешь.

– Ни за что!

– Это почему же? Иль моя воля для тебя уже не указ?

Рука Владимира красноречиво легла на рукоять меча. Однако Добрыня лишь устало вздохнул:

– Княже, сколько воинов рисковало жизнью, чтобы добыть тебе зазнобу? Как теперь выяснилось, ни одна из них тебе так и не приглянулась. Потому до тех пор, пока не скажешь, что люба тебе принцесса, пальцем о палец не ударю. Хоть убей.

Тот лишь недоуменно развел руками:

– Не поеду же я в Царьград на смотрины. Привези, покажи – тогда и скажу.

Добрыня осуждающе покачал головой.

– Великий князь, а рассуждаешь, как малое дитя. Принцесса Анна – не уличная девка и не просто принцесса, а Царьград – не просто град. С Анны не спускают глаз сотни людей. Царский дворец охраняют так, что мышь не проскочит. Город наводнен царскими лазутчиками. Каменные стены со всех сторон защищают Царьград. Они столь высоки, что подпирают облака. Бухта Золотой Рог и сам пролив перегорожены железными цепями. Принцессу не то что похитить – увидеть невозможно.

Владимир гневно сверкнул очами:

– Но ты же сам молвил, что ни Василий, ни Константин не посмеют мне отказать. Снаряжай посольство в Царьград!

– Не кипятись, княже. Отказать они не посмеют, но и согласия не дадут.

– Это почему?

– Ты не их веры. Даже царь не посмеет отдать сестру за иноверца. Чтобы взять Анну, ты должен будешь принять византийскую веру.

Князь с размаху грохнул кулаком по дубовому столу.

– Нет! Этому не бывать! Я не могу поверить во Христа. Он даже не смог за себя постоять!

– Вот и подумай, стоит ли менять веру из-за принцессы…

Зло взглянув на воеводу, Владимир заметался по горнице, будто сокол в клетке. Красное полотнище княжеского плаща развевалось за плечами Владимира, словно стяг. У Добрыни аж в глазах зарябило. Все еще в нижнем белье стоял он на огромной медвежьей шкуре и чем-то был похож на апостола Петра, бредущего по волнам. Понимая состояние князя, он решил отвлечь его разговором на религиозную тему:

– А насчет Христа не так все просто. Когда-то такой же вопрос я задал твоей светлоголовой бабке Великой княгине Ольге.

Юный князь резко повернулся к воеводе.

– И что она ответила?

– Она сказала, что смирение и покорность, умение терпеть самые страшные обиды и есть высшее и непревзойденное мужество.

Владимир хмыкнул.

– Что-то больно мудрено… Хотя все ясно: к Христу тянутся слабые телом и нищие духом. Взять хотя бы того же Ярополка. О своей бабке я и не говорю: баба – она и есть баба.

– Насчет Ярополка ты прав, а вот на Великую княгиню напраслину возводишь, – возразил Добрыня. – Она хоть и баба, но ни одному мужу ни в чем не уступала. Сам знаешь, как сожгла она Искоростень и как закопала в землю всю древлянскую знать во главе с самим князем Малом. А ведь Мал был ей вовсе не чужим…

– Знаю, знаю… – буркнул Владимир. – Ты уже тысячу раз рассказывал, как моя бабка взяла к себе тебя и Малушу, как хотела обратить в византийскую веру, как вступился за вас мой отец Святослав, как в итоге этого заступничества я и появился на свет. Все я знаю, дядя.