где городские сточные воды стекали в реку. Здесь и в сухую-то погоду пахло сыростью, а уж когда начинались осенние дожди, местность вокруг и вовсе превращалась в болото.

Завидев растрепанного юношу, старушка поначалу испугалась. Не случилось ли чего с фрау Берг, которую она весьма уважала? Однако Клаус огорошил ее совсем другим известием.

— Собирайтесь, фрау Ритц! — выпалил он. — Мы с матушкой решили, что вы должны жить у нас!

— Как это — у вас? — опешила та. — А как же мой дом?!

Она обвела взглядом единственную комнатушку с крохотным очагом посредине, в котором не переводились дрова лишь благодаря стараниям юного дровосека. По углам качалась на сквозняке паутина. На полке среди надколотых мисок лежала краюха черствого хлеба, которую грызли мыши, не стесняясь присутствия людей. В одном углу скопился сор. В другом лежала груда тряпья, что служила хозяйке лачуги постелью. Фрау Ритц любили в городке. Она овдовела, будучи еще совсем молодой женщиной, не успев даже зачать. Ее муж, как и многие другие мужчины страны, погиб, отражая зимнее нашествие волколаков, которое случилось задолго до рождения Клауса.

Как и другим вдовам, городской магистрат платил фрау Ритц маленькую пенсию, но сердобольная женщина раздавала ее тем, кого считала более бедствующими, чем она сама. За это горожане платили фрау Ритц добром, но гордость не позволяла ей жить за чужой счет, и потому она старалась вести свое нехитрое хозяйство сама. Хотя с годами делать это было все труднее и труднее. Неудивительно, что известие, которое принес сын фрау Берг, так ошеломило старушку. Она даже попыталась протестовать, но былая гордость дала трещину, и фрау Ритц тихо заплакала.

Женских слез, даже самых светлых, Клаус не переносил, поэтому поспешил утешить старушку.

— А ваш дом мы починим, — сказал он. — Или, знаете, мы вам новый построим, вот что! Я соберу парней: Якоба-каменотеса, Гриму-плотника, Вильгельма-маляра… Да мы вам такой домишко сладим, ахнете! Ну а пока суд да дело, вы у нас поживете. Поможете матушке по хозяйству. Да и ей веселее будет. А то я все в лесу да в лесу.

— Светлые Силы вознаградят тебя за твою доброту, мальчик, — пролепетала старая женщина.

Дабы самому не разрыдаться, юнец поспешно взял лоскутное одеяло и принялся вязать в него пожитки фрау Ритц. Старушка, охая, заметалась по комнатенке, бестолково хватая то одно, то другое. Собирать-то было почти нечего, и вскоре, подперев дверь лачуги поленом, юный дровосек с узелком под мышкой и семенящей рядом старушкой направился к родовому гнезду. Солнечное утро пробудило других горожан. Отворялись окна невысоких домиков, хозяйки вытряхивали половики, обменивались с соседками веселыми приветствиями. Не остались незамеченными и Клаус с фрау Ритц.

— Доброе утро, Клаус! Доброе утро, фрау Ритц! — отовсюду слышались голоса. — Куда это вы собрались с утра пораньше?

Старушка лишь смущенно отмахивалась высохшей ладошкой, а Клаус раскланивался и счастливо улыбался. Так они и добрались до домишки Бергов. Матушка уже успела подготовиться к встрече. На столе исходил ароматным паром свежеиспеченный каравай, красовался кувшин молока и лежал на глиняной тарелке овечий сыр, нарезанный ломтями. Юноша сложил в углу пожитки фрау Ритц, взял узелок с завтраком, любовно приготовленный матушкой, пожелал вдовам счастливо оставаться и отправился на работу. Утро было еще свежим, дневная пыль не скопилась пока на мостовой, и дышалось легко. Навстречу Клаусу то и дело попадались другие мастеровые, спешащие приступить к делу.

Прежде чем дойти до околицы, он успел договориться с друзьями, что по воскресеньям они начнут строить для фрау Ритц новый дом. На себя Клаус взял добычу строевого леса для стен, перекрытий и стропил. Якоб вызвался доставить камень для фундамента и камина, Грима — возвести крышу и сложить стены, Вильгельм — оштукатурить их и покрасить полы, рамы, наличники и ставни. Конечно, все это друзья станут делать сообща, подчиняясь тому, кто лучше других разбирается в своем деле. Миновав городские ворота, юноша ликовал в душе, мысленно уже видя красивый и уютный домик, какой соорудят они для бедной старушки.

Выйдя из города, Клаус почти сразу углубился в лес. Стройные сосны встретили его приветственным гулом. Юный дровосек всегда прислушивался к их таинственным голосам. Ему казалось, что они рассказывают о своих радостях и горестях. Одни жаловались на хвори, короедов и жестокие бури, что обламывают ветки. Другие радовались солнцу и сокам земли, текущим в их деревянных жилах. Клаус знал, какую из сосен ему придется вскоре срубить, а какую оберегать по мере сил, чтобы росла дальше, тянулась к солнышку, трепетала иголками от ласковых прикосновений утреннего ветерка.

Была у юного дровосека одна заветная делянка. Деревья там стояли старые, но еще крепкие. На дрова их пускать было жалко, а вот на доброе дело — в самый раз. Весело вторя посвисту лесных птах, Клаус бодро вскарабкался по каменистому склону на широкий уступ, где росли эти строевые великаны. Срубить их была не шутка. Дядя Бёрн — могучий тролль-кузнец — выковал для него особый топор, легкий и острый, как бритва, не требующий заточки. Им юный дровосек срезал толстые, в два обхвата, стволы, словно жнец — колосья. Труднее будет доставить бревна в город. Придется просить в магистрате коней-тяжеловесов, но разве откажут городские старейшины ради такого дела?

Рубить строевой лес — это не то же самое, что заготавливать дрова. Нужно класть стволы аккуратно, чтобы не сломать ненароком, а потом тщательно очистить от сучьев, веток и коры. И хотя все это занимает уйму времени и сил, Клаус считал, что на добрые дела ни того, ни другого не жалко. Со звоном вонзался его топор в твердую древесину. Гулко отзывались лесные великаны. Сначала нехотя, а потом все быстрее и быстрее валились они, с хрустом ломая подлесок. Юноше было жалко сосенки, на которые всей своей тяжестью обрушивались их пожилые соседи, но он никогда не оставлял лесные вырубки опустошенными, ежегодно высаживая молодые деревья.

Дело спорилось. Уже пять могучих стволов, освобожденных от сучьев и веток, лежало вдоль просеки. Клаус уселся на пенек и перекусил, запив хлеб и сыр из особой фляжки, в которой вода всегда оставалась свежей и прохладной. Эту фляжку ему подарил старый гном, дядя Кнауф — знаменитый серебряных дел мастер. Подкрепившись и отдохнув, Клаус снова принялся за работу. И звон его тюкающего топора разносился по лесной чаще до самого вечера. Юный дровосек так увлекся заготовкой древесины для нового домика фрау Ритц, что и не заметил, как солнце начало клониться к закату.

В лесу темнеет быстрее, чем на открытом месте. И когда