понимал, что после этого долго не сможет взять что-либо в раненые руки. Но сейчас было не до этого. Перекрикивая боль, он сжал пальцы и рванул предмет на себя из последних сил.

Находка вылетела из удерживавшего ее зазора, выскользнула из рук и, описав дугу, шлепнулась на пол с металлическим звоном. Фештан рухнул назад, ударившись спиной о каменный выступ так, что чуть не выбило дух. По векам резануло чем-то ярким, из глаз посыпались искры, и он зажмурился, пытаясь дышать.

Несколько мгновений спустя Феш застонал и поднес руки к факелу — без лекаря не обойдется. Зажав рукоять факела меж двух менее пострадавших пальцев, он пополз к находке.

— Мертвые боги…

На обледеневшем полу матово блестел клинок — настолько древний, что Феш не смог определить, из какого материала тот был сделан. Трясущимися пальцами советник прикоснулся к находке, окропив ее кровью.

— Зачем? Почему…

Перед глазами все поплыло, Феша клонило в сон. Он слышал о смертях в холоде — коварных, неумолимых снах, что становятся вечными. Но у него не осталось сил держать веки открытыми. Жизнь уходила из Фештана нар Толла, словно сама эта пещера ее высасывала.

Он рухнул на спину, глядя на резные своды потолка. Из-под полуопущенных век он видел свет — прекрасное в своей неестественности сияние, сине-зеленые яркие переливы. Свет растекался от купели — вода сияла столь ярко, что идеальный круг бассейна походил на солнце. Свет теперь был всюду: он медленно плыл по стыкам между камнями, подсвечивая контуры барельефов, тек по каждому желобку на полу, ласкал холодными лучами все пространство пещеры от купели до лестницы наверх. Ступени горели яркими всполохами, точно опалы под лампой ювелира. Всего за несколько мгновений подземелье Валг дун Шано превратилось в сияющую драгоценность. В место, прекраснее которого человек еще не видывал.

Фештан нар Толл сжал загадочный клинок в ослабевшей ладони и подумал, что смерть — достойная плата за то, чтобы освободить этот восхитительный свет.

1.1 Лаклан

Старые башни Лакланской крепости гостеприимства не сулили. Самый дальний форпост империи воинственно ощетинился в сторону Рундкара, обещая северянам суровый прием. Толстые стены из темного камня высились над топями и сливались со свинцом небес — все здесь было серым, мрачным, безнадежным. Брайс Аллантайн ненавидел эти места.

— Идут, ваша светлость, — сообщил часовой, обернувшись к правителю.

— Сам вижу, — огрызнулся Брайс, тут же пожалев, что прятал страх за раздражением. — Прикажите впустить, но глаз с этих дьяволов не спускайте.

Солдат злорадно улыбнулся.

— Как прикажете, господин. Обыщем каждую вошь на их бошках.

— Оружие — не главное, — предостерег секретарь Брайса — тощий монах с лошадиным лицом и печальными глазами. — Отнимите у них все травы. Они заколдовывают растения! Их знахари умеют такое, что…

— Верю, брат Кюндаль, — мрачно отмахнулся Аллантайн. Неуместные суеверия церковника вызывали у него раздражение, но сейчас спорить сил не было. — Травы тоже отберите.

Герцог Освендийский печально взирал на ручеек людей, двигавшихся к крепости со стороны севера. От Рундкара и земель мецев Освендис отделяли дни пути через болота. И раз переговорщики преодолели такой путь, значит, встреча, по их мнению, того стоила.

Брайс тяжко опустился на скамью, скрестил руки на объемном животе и взглянул на секретаря. Насколько жалким был этот брат Кюндаль, но сейчас Брайс сам себе казался куда никчемнее. Он постарел и стал грузным. Ноги плохо слушались, его мучили одышка и подагра, а на лошадь и вовсе было страшно забираться. Наверняка вся эта солдатня над ним потешалась, сравнивая с блестящим военмейстером Офроном Аллантайном — двоюродным братом Брайса. Вот уж кого в Освендисе почитали, даром что кузен давно обосновался в Миссолене. Наверняка сравнивали и с могущественным отцом Брайса — тоже не в пользу сына. О, как стелился Миссолен перед Ирвингом Аллантайном! Даже когда отец одряхлел настолько, что почти перестал ходить, Брайс, как и весь имперский двор, все равно панически боялся его гнева. Боялся и ждал, когда же смерть заберет этого вредного немощного пердуна. Но старого канцлера уже давно не стало — и никакого облегчения это не принесло. Наоборот, отцу посчастливилось уйти еще до начала истинной смуты в империи. Брайс слишком поздно осознал, как ему не хватало присутствия старшего родича, его советов и холодной, но надежной поддержки. Теперь полагаться было не на кого, и Аллантайн мог рассчитывать лишь на себя. Беда была в том, что на себя Брайс стал бы полагаться в последнюю очередь.

Особенно когда дело касалось переговоров с рундами.

Северяне приближались, и с высоты надвратной башни Аллантайн смог хорошо их разглядеть. Шестеро всадников — двое одеты побогаче, остальные четверо — хорошо вооруженная охрана. Копья опущены наконечниками к земле как символ мирных намерений. Но эта демонстрация не успокаивала. Зачем он согласился их принять? Зачем влез в этот диалог, в довершение ко всему организовав эту встречу тайком от Миссолена? Лишь сейчас, увидев переговорщиков во плоти, Брайс Аллантайн осознал, насколько рисковал.

Северяне остановились перед воротами. Рыжеволосый мужчина в дорогих мехах — видимо, то был один из отпрысков вождя Магнуса — отделился от свиты и направил коня ближе. Остальные воткнули копья в землю.

— Я Вигге, старший сын вождя Магнуса Огнебородого, — обратился он на имперском, старательно выговаривая иноязычные слова. Язык давался ему сложно, но говорил северянин грамотно. — У моего отца есть предложение для герцога Освендиса. Я прошу приюта для своих людей и клянусь, что мы не сделаем ничего, что заставит вас нарушить священный закон гостеприимства.

Часовые переглянулись и уставились на Брайса, ожидая ответа. Настало время решать.

— Еще не поздно отправить их восвояси, ваша светлость, однако… — начал было секретарь, но герцог жестом заставил его замолчать.

— И без тебя знаю.

Рунды терпеливо ждали. Следовало отвечать прямо сейчас. Брайс всегда трусил, когда решения грозили стать судьбоносными. В конце концов раньше их всегда единолично принимал отец. И Брайс осознал, что разменял пятый десяток, так и не научившись ответственности. Он с кряхтением поднялся и махнул рукой:

— Приветствую тебя, Вигге, сын Магнуса. Приветствую твоих людей. Пока вы в Лаклане с мирными намерениями, клянусь, что буду защищать вас, как родную семью. Мои двери для вас открыты.

Вигге почтительно поклонился. Для варвара он оказался весьма умелым во всем, что касалось этикета. Брайса это пугало: всю жизнь он воевал с этим врагом, но так его и не изучил. И сейчас враг казался куда дружелюбнее, чем он предполагал. Но было ли то дружелюбие искренним?

Заскрипел ворот, опуская мост через ров. Скрежетали, открываясь,