выдержало в какой-то момент сердце скульптора, разозлился он и хлопнул дверью, бросив напоследок только несколько едких фраз:

— Не надо мне было тогда просить Венеру! И так в жизни все устраивало!

А ведь правда, если задуматься. Было искусство, любовь к творчеству, целая жизнь впереди и полная Греция поклонников и поклонниц. А потом ожила Галатея…

Вернулся Пигмалион лишь на следующий день, в компании поддерживающего его приятеля. От обоих разило крепким вином и праздной жизнью.

— Раз я всю дорогу тащил тебя, то хоть накорми теперь! — Заявил приятель, вваливаясь в дом. Вдруг оба заметили у двери нечто и перестали смеяться.

На них взирала статуя женщины, оскалившая злобно рот в застывшем крике. Лицо ее было сурово, брови съезжались в единую дорожку на переносице. Вся она состояла из угрозы, яростно потрясая кулаками. При этом выполнена была очень искусно: каждая вздувшаяся прожилка на шее была очерчена мастером, каждая торчащая складка ткани, даже ресницы были переданы до мельчайших деталей. Требовалось много времени, чтобы разглядеть в ней отдаленно знакомые черты.

— Фух, Пигмалион! Ты, конечно, мастер резца… Но это — самая уродливая скульптура из всех, что ты создал.

Может ли искренне полюбить тот, что любит лишь свое величие? Может ли полюбить та, чье сердце больше похоже на камень? Способны ли они вообще по-настоящему услышать друг друга?