Дружина выехала из ворот Лебедяни, когда ещё рассвет только трогал края темного ночного покрова, и утренняя свежесть заставляла поднятых с постели витязей ежиться от проникающего, холодного дыхания весенней, ещё не прогретой солнцем земли.

Князь до последнего момента надеялся, что молодая княгиня, полночи уговаривавшая взять её с собой в поездку к приграничным окраинам Руси, к утру передумает. А то, уставши от жарких ласк мужа, заспится, да и останется.

Понятное дело, Анастасия не проспала, а поднялась раньше Всеволода, и когда он ещё потягивался на брачном ложе, она уже хлопотала вместе с разбуженной ею же нянькой, чтобы собрать им в дорогу еды. Складывала в сумку пироги с визигой да свежатиной, янтарную, провяленную на солнце севрюгу, окорок, на яблочных поленьях прокопченный… Да мало ли ещё чего предстояло под её присмотром уложить в дорожные торбы!

Приятно Всеволоду сознавать, что молодая жена его так любит – и неделю прожить без него не соглашается. Уж как ластилась к нему, горлинкой вилась, уговаривая.

– Как же я без тебя, свет мой ясный Всеволод, в тереме останусь? Как стану в холодную постель ложиться без голубя моего сизокрылого? Для того ли я за тебя замуж шла, чтобы, ровно безмужняя какая, на пуховиках без дела одной валяться?!

Это она перепелкой от гнезда – от истинной причины своего беспокойства уводила. Но князь обо всем помнил, потому и пенял княгине:

– Негоже, Анастасия, женщине, которая носит под сердцем ребенка, верхом ездить!

Прекрасная наездница расхохоталась.

– По мне, княже, не к лицу, едва зачавши, беречься, подобно неженке какой! Тогда и сына родишь здорового, и дочь ладную. От той ли молодицы, что днями в тереме сидит, кого под белы ручки мамки-няньки водят, здорового потомства дождаться?

Спрятал князь Всеволод улыбку под тонкие усы – что поделаешь с этакой непоседой? Непохожа она на других женок, может, оттого ему по сердцу пришлась, ровно прикипела.

На Сретение молодой княгине шестнадцать сравнялось, а к её словам жёнки вдвое старше прислушиваются. Конечно, те, кто поумней. Дуры-то лишь брови капризно вздергивают да плечиком поводят: мол, не нашего бабьего ума дело всякие размышления, от них только морщины на лбу.

Когда Всеволод Анастасию орлиным оком углядел, бояре, будто кумушки досужие, языки свои о зубы исколотили, его выбор осуждаючи. Видано ли: девка верхом, точно отрок рода мужеского, ездит! Наравне с парнями уток-лебедей стреляет. Рыбой в реке плавает.

Кожа от такой жизни у неё не белая да мягкая, как у других юниц, а дублёная, на солнце почерневшая. С такой ли сладишь? Ни побить, ни прикрикнуть!

Только оказалось, враки это все. Кожа у Анастасии не слишком белая, а цвета молока подтопленого, изнутри как бы золотом отцвечивает. И на ощупь гладкая, точно шелк.

Глаза у Настасьи зеленые. Глянешь в них – будто в омут тебя затянет.

Встряхивает головой Всеволод, посмеивается своим мыслям: вот она рядом, жена любимая, а он уже тоскует о ней, по её жарким объятиям.

Нельзя ему глядеть на княгиню взора не отрывая – дружина смехом изойдёт. Хоть и любят вои своего князя, а чувства напоказ выставлять не дадут. Размягчают они витязей, сердца их от того свечой оплывают. А так и глядел бы! Что-то беспокоит его ладушку: соболиные брови сдвинула, а на ясное чело тень набежала.

Князь незаметно коснулся её руки и с облегчением увидел, как проясняется лик милой супруги.

Анастасия улыбнулась мужу и оглянулась на дружину, сопровождающую князя в его поездке. Прохладное солнечное утро взбодрило воинов, но расслабленности, сонной неги не лишило. Слишком уж тихо и мирно вокруг. Третий день едут – никого не встретили.

По первости сторожились, на всяк звук – за мечи хватались. А потом приустали. Да и чего бояться? Ковыля, что под ветром бормочет о чем-то своем? Или вот этого хомячка, замершего от испуга на задних лапках?

Смотри, княгинюшка, радуйся жизни, ан нет: вконец извелась Анастасия. Мнится ей, впереди их опасность поджидает. Ничего не может с собой поделать!

Увидит беспокойство мужа, улыбнётся ему, а у самой на душе кошки скребут. От того правдами-неправдами напросилась с мужем ехать, что замучили Анастасию дурные сны. Любит приговаривать её старая нянька: "Кабы знатье, что у кума питье, так бы и ребятишек привел!" А её «знатью» кто поверит? Вдруг это Настин ангел-хранитель ей знаки в снах подает? Мол, отговори князя, чтоб не ехал, недобрая у него поездка получится. Да разве кто её послушает?

Раньше, в девках, ничего такого Анастасия в снах не видела. А если и случались сны, то про хорошее: про батюшку, как он ей из Владимира-города гостинец привозит, а то как матушка её без скандала и нянек на речку отпускает…

Однажды, правда, ей страшный сон приснился: кто-то невидимый, но помнилось, женщина, показывала ей высохшую ветку на дереве, на котором младший братишка сидеть любил. Мол, либо срубить эту ветку надо, либо братцу запретить на дерево лазать.

Про ветку она матушке сказала – та посмеялась. Братик с дерева упал, да с той поры стал у него горб расти. Матушка до сего дня всё сокрушается, что свою умную дочь не послушалась…

А накануне ей сны плохие о муже Всеволоде снились. Будто нападают на его дружину страшные люди в невиданных одеждах с желтыми раскосыми лицами, и падает от удара пикой молодой князь.

Попробовала княгиня рассказать о снах своему мужу, так он лишь погладил её по голове как маленькую.

Мол, страхи её от тягости, женщины в эту пору особо чувствительны.

– Вспомни, – говорил князь, – накануне в Лебедянь послы из Орды приезжали, вот тебе их лица страшные и привиделись.

Послы и вправду глядели на всех недобро, были заносчивы и угрюмы. Анастасия к ним близко не подходила и не могла знать, как они пахнут. Зато во сне от людей, которые хватали её недобрыми похотливыми руками, пахло почему-то прогорклым бараньим салом…

Откуда они теперь появились, то всевышнему ведомо. Только что расстилалась перед дружиной ровная степь, а тут, откуда ни возьмись, вражье войско!

Налетели, будто саранча, с криками-воплями, хотели с наскока взять, да не получилось. Князь Всеволод хоть и молодой, а воин знатный. Может, оттого, что на свою силу чересчур понадеялся, и жену с собой взял. И дружина у него – молодцы один к одному! Как ни беспечно прежде глядели, а пришла беда – не растерялись, за мечи враз схватились. И началась сеча!

Алая рубаха на князе, а под нею тонкая кольчуга. Дорогая – звено к звену. Не хотел её Всеволод поддевать, да жена настояла. Никаких отговорок принимать не стала: и что жарко в ней, и к чему надевать загодя, при надобности всегда успеет. Хорошо, что послушался. Выходит, не успел бы.

Враги, на дружину налетевшие, оказалось, монголы, не сразу поняли, что рядом с князем сражается не обычный мужчина, а красивая женщина.

Мысль переодеться в чужую одежду пришла в голову Анастасии. Князь долго не соглашался. Где это видано, чтобы княгиня ехала среди дружины как обычный воин?