Только сейчас девушка заметила, что так и не включила свет. В первый раз нашла телефон на ощупь, а потом глаза уже привыкли. Николь подумала об этом с иронией: «Приучаюсь жить в полной тьме… Ну что ж, я ведь сама — ночное небо!»

Отыскав сигареты, она вышла на крылечко, но утренняя прохлада погнала за теплым платком. Укутав голые плечи, Николь присела на верхнюю ступеньку и закурила, не отрывая взгляда от светлеющих волн. Джастин говорил, что готов провести в ее домике на побережье всю жизнь… И рисовать только сидящую на ступеньках Николь… Мэг усмехнулась бы и назвала это романтикой. В ее устах это слово было почти ругательным. Сделал ли Джастин хоть один портрет новой музы?

«Не нужно думать о нем, — приказала себе девушка. — Не надо ни вспоминать, ни надеяться… Не на что. Это лишь пустая трата времени. Да, легко говорить!»

Сигарета не успокаивала нервной дрожи, расходившейся от сердца, и Николь бросила окурок в круглую маленькую урну, стоявшую рядом с крыльцом. Там накопилось уже много таких бесполезных свидетелей одиночества… Пора было избавляться от них.

Пора было перестать обманываться присутствием его запаха — в постели, на улице, в своем магазине. Уже не один раз сменила простыни, те, что пропахли телом Джастина, выстиранные лежат в шкафу, может, она их и стелить больше не будет. А мостовые давно затерты сотнями чужих ног, и следы художника затоптаны, даже доберман не учует. В книжный же магазин этот человек заглядывал лишь однажды — в тот день, когда они познакомились…

«О нем ничто не должно напоминать, — внушала себе Николь. — Море совсем не схоже с цветом его глаз, они — карие. И стройным кипарисом его тоже не назовешь, хотя он высокий… Особенно в сравнении со мной. Рядом с Мэг это, наверное, не так заметно. Господи, что я несу!»

Девушка скорчилась, обхватив руками голову, в которой остро колотилось: боль моя, Джастин, никогда мне от тебя не излечиться! Разве я могу отделить от самой себя то, что считала единственно цельным — нас с тобой? Как же у тебя получилось проделать эту операцию, и отсечь одного сиамского близнеца от другого? Один в таком случае обычно погибает…

Я не выжила, Джастин. То, что ты изредка говоришь со мной по телефону, еще не подтверждает факт моего существования. Я осталась в том дне, когда ты рисовал на берегу старый маяк, а я читала, сидя на валуне, и поглядывала украдкой, как ветер треплет твои темные волосы, но ты, погрузившись в работу, не замечаешь, что они мешают тебе. Что-то ты видишь в этом полуразрушенном маяке, чего не вижу я… А потом оказалось, что ты писал не маяк, а меня.

Джастин… Твое имя стонет во мне, требуя вернуть прошлое, которого уже нет, ты умчался из вчерашнего дня на автомобиле Мэг, ты уже так далеко, что даже не слышишь, как я зову тебя по ночам, презирая себя за этот зов. Ты полагаешь, что выбрал не одну женщину из двух, а будущее, ради которого столько работал… Неужели я помешала бы тебе в Нью-Йорке? Неужели я для тебя — девушка, способная лишь читать, сидя на большом камне у моря?

Ты не понял, Джастин. Я ведь могла любить тебя всю жизнь…

Кэтрин расслабилась только, когда самолет приземлился, и они с сыном пересели в автобус. Как будто Ник еще мог догнать ее в воздухе, но был беспомощен на земле Флориды, где она рассчитывала укрыться навсегда. Он всегда говорил, что терпеть не может океан, и только потому, что Кэтрин ничего не возражала по этому поводу, был уверен, что она разделяет эту нелюбовь.

— А в каком городе мы будем жить? — прижав мордашку к стеклу, с любопытством спросил Майк. Мальчик никогда не путешествовал так далеко, и каждый новый поворот вызывал прилив восторга.

Кэтрин машинально заправила выбившийся ярлычок на футболке ребенка, и чуть коснулась согнутым пальцем загорелой, пухлой щеки.

— В самом лучшем, — пообещала женщина. — В солнечном, маленьком и тихом. Там нас никто не обидит.

— А там будет море? Ты говорила, что будет море.

— Там будет целый океан, малыш! Мы поселимся на самом берегу, и ты сможешь все время слышать шум волн. Он будет тебя убаюкивать.

Майк наморщил лоб:

— А днем? Я ведь уже не сплю днем, зачем же он будет меня убаюкивать?

Кэтрин пришлось согласиться:

— Верно, днем уже незачем, ты ведь большой. Но океан и не станет этого делать. Днем он будет рассказывать тебе разные морские истории.

— Про пиратов? — глаза мальчишки восторженно округлились.

— И про пиратов, и про дельфинов, и про…

— Только про «Титаник» не надо, — быстро вставил сын. — Я уже насмотрелся про этот «Титаник»!

«Глупая кукла! — с запоздалым раздражением подумала Кэтрин про няньку, которая так нравилась Нику. — Барби безмозглая! Она все-таки позволяла ему просиживать у телевизора целыми часами, а он ее не выдавал. Случайно проболтался…»

Но теперь ругать Майка было поздно, и мать заверила:

— Нет, про «Титаник» рассказывать не будет. Может, про Русалочку что-нибудь новенькое сообщит… Ты не против?

— Про Русалочку? — парнишка ненадолго задумался, потом с важным видом позволил: — Про нее пускай… Она ничего. Хорошенькая.

Кэтрин устало закрыла глаза: «Хорошо хоть не сказал: сексапильная. Или что-нибудь в этом духе. Ему уже шесть, жди вопросов со дня на день. А, может, нянька его уже и в этом просветила…»

Подплывающие сны высвечивали отступающие в прошлое лица Ника, молоденькой белокурой няньки, соседей, с которыми Кэтрин не стала прощаться даже намеком, чтобы их бегство стало полной неожиданностью абсолютно для всех. Иначе кто-нибудь мог проболтаться ее мужу, ведь в округе Ника знали, как веселого и щедрого парня, по субботам охотно угощавшего приятелей пивом. Никто и не подозревал, как ломает от щедрости его кулаков все тело жены…

Женщина решилась бежать, когда Майк, жалея мать в углу кухни, куда та забилась, пытаясь спрятаться от мужа, горячо прошептал:

— Я убью его, когда он уснет. Ножом заколю.

И женщина поняла, что тянуть больше нельзя. Раз Ник не соглашается развестись, и оставить ее в покое, она просто скроется вместе с сыном, и начнет жизнь заново. Разве это невозможно?

Кэтрин заерзала, настигнутая сомнением. Как справится? В чужом городе с ребенком и без денег? А что, если в местных школах не окажется вакансии? Маловероятно, конечно, но ведь может такое быть? Что еще она умеет делать?

«Я справлюсь!»

Женщине хотелось произнести это твердо, а вышло жалобно, и это напугало еще больше. Открыв глаза, Кэтрин с тревогой осмотрелась: незнакомые люди вокруг. Разве они помогут? С чего бы им подставлять плечо, если родной человек — муж только и знал, что стряхивал ее руку, когда жена пыталась уцепиться за него, удержать дома?

Ника бесило все, что она предлагала: поиграть с сыном, сходить в театр, ну хотя бы в кино, пригласить кого-нибудь к себе, просто погулять, в конце концов! Ему просто не хотелось находиться с ней рядом. Почему же он не отпускал ее?