Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И да, администрация в данном случае — как раз мой давний соперник в ринге, Витек. Виктор Самуилович — теперь к нему только по имени-отчеству обращались. Сам же в этом зале пахал, кровь и пот проливал, зал из него человека сделал, не очень хорошего, но сделал, а он собрался пускать его с молотка.
Постояв в опустевшем зале, я бросил взгляд на нашу галерею славы — полосу из портретов ребят, наших воспитанников. В золотые для нас семидесятые секция гремела на весь Союз. Мы с Витькой заподлицо зачищали соперников в нашей весовой, проходились катком по бывалым и не очень.
Взгляд скользнул по фотографии в рамке — чернявый юноша с выпирающей челюстью, бычья шея… Витя Ермолин в те годы был сумасшедшим панчером. Физически мощных кубинцев ломал, как спички. Рядом висела фотография худосочного высокого спортсмена, игровика с кучей медалей на шее. Он смотрел с вызовом — мечтал тогда добраться до самой вершины — Олимпиады-80… это был я. Но 1979 год поставил крест на моей карьере. Сколько воды утекло, но я как сейчас помню злосчастные игры Содружества. Мы возвращались из ГДР, и на выходе из аэропорта нас тормознули менты для рядовой проверки. Я думал, что для рядовой. Когда осматривали мою сумку, нашли валюту. Немного марок. Откуда они там взялись? Да я до сих пор понятия не имею. Хотя нет — имею, к сумке никто не имел доступа, кроме моего тогдашнего соседа по номеру в немецкой гостинице — Витька. Дальше никто разбираться не стал — суд, три года колонии, где я и подорвал здоровье… Переболел тубиком. По итогу отбыл-то всего год и вышел по УДО. Но, вернувшись на ринг, полностью восстановиться так и не смог. Вчистую проиграл Витьку бой за право выхода на первенство Союза. И Олимпиада так и осталась далекой мечтой. Несбыточной для обоих — Витька, увы, проиграл тогда украинцу Савченко, будущему финалисту Игр, и на Олимпиаду тоже не поехал. В том, что это он подложил мне марки, он так и не признался, а я не спрашивал. Но больше некому было…
Я тяжело вздохнул, рубанул по мешку, и тот покачнулся с легкостью, как будто набитый пухом. Я всегда был того типа технарем, который и ударить может как следует.
— Здорово, Мишаня, — донеслось из-за спины.
На пороге зала стоял, прислонившись плечом к косяку, мужчина в строгом деловом костюме. Я почувствовал, как по коже разбегаются мурашки. Мерзкие такие, потому что он мне неприятен…
— Твой сын переодевается, — сухо ответил я. — Сейчас будет.
Я не собирался разговаривать с Витькой, много чести. После последних событий с залом — тем более. Но Витька, очевидно, сегодня решил пообщаться вдруг.
Подошёл к снаряду и пробил по мешку комбинацию, заканчивающуюся ударом по печени. У меня в сердце екнуло. Вот какую трубку мира ты приготовил, Витя. Ведь вот так он когда-то усадил меня на стул, и на третий раунд я так и не смог подняться…
— Как мой пацан? — буднично спросил он, поправляя пиджак и ослабляя галстук.
Несмотря на высокий полет, Витька явно до сих пор не привык к костюму и чувствовал себя в нем не очень уютно.
— Чуточку упорства, и все у него получится, — так же сухо ответил я,
Игорек как раз вышел из раздевалки — и, даже не посмотрев на своего папашу, двинулся к выходу. Витька попытался по-отцовски взъерошить ему волосы, но тот увернулся и поморщился.
— Иди в машину, нам с твоим тренером надо поговорить, — совсем другим голосом произнёс мой бывший друг.
Игорек так же молча удалился, а его папаша вернул на меня взгляд. Я знал, что разговор будет неприятный. Раз Витя не послал ко мне своих шестерок и юристов, значит, там наверху уже все окончательно решено.
Я посмотрел на него прямо, будто приглашая к поединку.
— В общем, новости не хорошие, Мишань, не обессудь, — ровно произнёс тот. — Зал закроют. Здесь будет торговый комплекс. Это уже решенный вопрос.
Бам! Вить снова ударил по мешку одиночным, будто подкреплял свои слова.
— Совесть продал? — я не отвел взгляд. — Интресно, за сколько?
Витя помолчал. Взывать его к остаткам совести не стоило, похоже, там даже и остатков уже нет. Но мне захотелось высказаться и продолжил напирать.
— Ты благодаря этому залу в люди выбился, а теперь готов по кирпичику разобрать и продать. Козел ты.
— Мишаня-Мишаня, каким ты был, таким остался, — картинно вздохнул тот и покачал головой. — Прошлым живешь, а надо настоящим. Я тебе реальные бабки предлагаю, в накладе не останешься, хватит тебе и на хату, и на нормальную тачку, еще и на житье останется. А ты цепляешься за эту рухлядь, — Витя, морщась, обвел зал взглядом.
И под его взором каждая трещинка, каждая потёртость будто становилась еще больше. Тьфу ты.
— А ты сыну своему скажи, что бокс городу не нужен. Он вообще-то мечтает чемпионом стать.
— Ну… Видит бог, я ни при чем. Иногда случаются вещи, от нас не зависящие. А бокс, что бокс — сегодня есть, а завтра перчатки на гвоздь. Не боксом единым… Ты, полагаю, лучше меня знаешь, какая жизнь непредсказуемая штука. Как в семьдесят девятом…
Витька хотел хлопнуть меня по плечу, но я отвел его руку. Было мерзко, что человек, с которым мы делили жилье, ели из одной тарелки и называли друг друга братьями, теперь так себя ведет.
— Пошел вон, — проскрежетал я.
— А если не пойду? Побьешь? — Витька огляделся, что-то ища глазами. Какого черта ему нужно? — У тебя хоть табуретка есть, Мишань?
— Какая еще табуретка?
Я уже задал вопрос, когда понял, что Витька издевается. Вспоминает