Мы остались одни на целом свете.

2

Когда рассвело, в окно постучали. Я раздвинул занавески, увидел испуганное, бледное лицо соседки. Она шевелила губами, что-то говорила, будто не видя меня. На пыльном лице размазаны грязные следы от слез, волосы растрепаны. Казалось, она потеряла связь с реальностью. Стоит в тонкой пелене тумана, без остановки дергает руками и головой.

Появление Натальи Сергеевны что-то сдвинуло внутри меня, будто остановившийся часовой механизм запустили мощным толчком. Какое-то время я молча смотрел на соседку, ощущая, как проясняется в голове, возникают мысли, желание действовать. И в этот момент я понял, что ей нельзя быть там.

Я замахал, указывая в сторону входа, а сам рванулся к двери. В прихожей я остановился, взялся за ручку, но так и не открыл. Я вдруг явственно ощутил, как за спиной стоит Вика и смотрит на меня умоляющими глазами.

Снаружи опасно.

— Наталья Сергеевна! — прокричал я через дверь. — Вам нельзя там быть! Идите домой! Укройтесь и не выходите несколько дней!

Соседка что-то неразборчиво ответила.

— У вас есть вода и еда?

Молчание. Я уже отчаялся, решил, что добрая, веселая и приветливая Наталья Сергеевна исчезла навсегда. Осталась только испуганная оболочка, ищущая защиты.

— Вика, — я обернулся, — принеси полторашку минералки из холодильника.

Вика коротко кивнула и исчезла на кухне. Вернулась она с запечатанной бутылкой.

— Наталья Сергеевна?

— Да-да, — она отозвалась слабо, нерешительно.

— На улице сейчас опасно — радиация. Вам нужно вернуться домой, — я кричал так громко, что звенело в ушах, и получал от этого странное удовольствие, будто мой крик прогонит страшного зверя, притаившегося за углом. — Посидите там несколько дней и не выходите! Иначе заболеете!

— Ох, Димочка, — сквозь слезы ответила Наталья Сергеевна, — я же всю ночь тут брожу. Не могу домой. Пашенька мой умер. Страшно.

Голос и сила, которую он давал, испарились за секунду, смерзлись где-то в глотке и надавили ледяной глыбой на шею.

Дядя Паша умер. Умер.

— Наталья Сергеевна, — говорил я теперь тихо, упершись лбом в прохладный металл двери, — надо. Вернитесь домой или вы тоже…

Я оглянулся на Вику — она беззвучно плакала, не отводя глаз от двери.

— У вас есть вода?

— Да, Димочка, да. Я пойду… пойду. Берегите себя.

— И вы. Пожалуйста, будьте осторожны!

Но Наталья Сергеевна уже не слушала, она семенила к калитке, бормоча что-то себе под нос, спотыкалась и шевелила руками.

— Там правда так опасно?

Вика положила руку мне на спину. Я так и остался стоять у двери с бутылкой холодной минералки в руке.

— До города от нас сколько, километров тридцать? — Вика неуверенно кивнула. — Не должно зацепить. Но вдруг ветер к нам подует, осадки потянет…

Я вспоминал все, что когда-либо читал о ядерных взрывах в интернете. Информации в моей голове оказалось немного. Единственное, что я знал точно, так это то, что надо закрыть все щели в доме и не выходить какое-то время.

— И как долго?

— Не знаю. Недели две, может месяц.

Вика уставилась себе под ноги, что-то прикидывая.

— Слажу в погреб, посмотрю, сколько у нас там припасов осталось.

Мы жили за городом всего пару лет, но уже успели собрать первый урожай и закатать банки. Большая часть так и осталась стоять в погребе, как и собранная прошлой осенью картошка. Закрутки мы доставали только для гостей, а сами продолжали питаться тем же, чем питались, живя в городе.

За окном совсем рассвело. Туман рассеялся, но в воздухе осталась висеть зыбкая дымка. Если долго вглядываться в нее, казалось, что это обман зрения, что ты просто начал хуже видеть. Небо заволокло тонкой пленкой облаков, такой же недвижимой, как и дымка. Из-за этого небо приобрело серый, чуть грязноватый оттенок.

Вика вернулась с хорошими новостями. Если экономить, то припасов хватит на пару месяцев.

— А вода?

В погребе стояла двадцатилитровая бутыль на случай отключения электричества (без него насос в скважине не работал).

— Есть. Если не транжирить, дней на десять хватит.

— Плюс компоты?

— Плюс компоты.

— И рассол в маринадах?

— И рассол.

— И то что есть в холодильнике.

— Да, и это.

Я уже начал жалеть, что так и не купил бензогенератор, но сожаление это быстро сдулось, как старый шарик.

На какое-то время мы забыли о случившемся. Дом ожил, засуетился вместе с нами. Без электричества он выглядел неживым — обычная коробка с крышей. Но мы заставили его дышать полной грудью. Таскали полотенца и старые вещи, подкладывали их к двери, прилаживали на окнах.

Когда мы закончили, бледный диск солнца был уже высоко. Мы уселись в гостиной напротив телевизора и какое-то время молчали. Вика забралась с ногами на диван, обняла колени и прикрыла глаза. Казалось, она спит, но я понимал, что Вика вспоминает все молитвы, которым научила ее бабушка. Говорить не хотелось совсем, но и молчать было тяжело. Тишина душила, заползала внутрь, растекалась там леденящим ужасом. Я откинулся на спинку дивана и задремал.

— Дима, Дим! — Вика трясла меня за плечо. Я подскочил, огляделся — в комнате стало заметно темней.

— Что случилось?

— Ветер поднялся. Кажется, дождь будет.

3

Дождь шел еще три раза. Всю неделю мы провели в каком-то нездоровом отупении. Слонялись по дому от окна к окну, иногда сталкивались и обменивались отсутствующими взглядами. Пытались читать и беседовать, но любые разговоры не о том, что случилось, казались игрушечными, детскими, а говорить о случившемся нам не хотелось. Едва мы касались этой темы, как немедленно натыкались на невидимую стену из страха и отчаяния.

Но однажды нас прорвало. Был самый разгар дня, небо из синего превратилось в грязно-белое, из-за тонкой пленки облаков свет был рассеянным, нереальным. В такой обстановке не так страшно говорить о последней войне. Вика