ценным источником мяса. Текущую в сторону Белого моря радиоактивную воду можно было использовать для поливки растений, а при соответствующей сноровке и храбрости даже очищать на специальной станции ниже по течению, но там уже начиналась территория каннибалов — самой большой опасности этой части Великой пустоши.

Племени повезло, что на бывшем космодроме, об истинном назначении которого, конечно, никто не знал, продолжал работать завод по производству ракетного топлива из подземных залежей нефти. Оно отлично горело, а нападающие каннибалы были настолько дики, что пугались защитных стен огня и каждый раз отступали ни с чем. Племя тратило огромные силы на рытье каналов и заливку их топливом, но дело того стоило. Они называли себя инками — по единственной сохранившейся табличке над главным входом на топливную фабрику. Когда-то давно ее текст гласил: Euro-Russian Jet Fuel Inc., но со временем осталось только последнее Inc., а говорили к тому моменту все на едином евразийском языке — смеси английского, русского и китайского.

— Да начнется праздник урожая! — Слова Инки летели над ночным лагерем.

Угрюмый вождь в серой накидке из шкуры волкогава на голое тело, красное от солнечной радиации, прожил пятьдесят долгих зим, прошел через пять десятков битв с ледяной стихией и через полсотни неравных сражений с адским летом — он был самым пожилым в племени. Лицо его, словно магнитная лента, сохранило на себе отпечаток прожитых дней и уже превратилось в сухую морщинистую маску — финальный лик старости перед уходом в иной мир, ведь уже сотни лет мало кто мог дожить до его возраста. Несмотря на немощный взгляд вождя, голос его был звонок, а тело еще не собиралось испускать дух и хранило в загашниках остатки сил. В руке он держал длинную извилистую палку, но пользовался ею не как посохом, а скорее как скипетром, символом власти, данной ему великим предком. В отличие от его подопечных, имевших обычные имена, вождя звали по названию племени — Инка. Когда-то давно, в детстве, у него было и простое земное имя, но те времена уже давно позабыли.

— Пусть в этом году урожай вырос намного меньше, чем прежде, воздадим хвалу богам за то, что не забывают о нас, — продолжал он.

Лагерь представлял собой обжитые руины, окруженные грядками и защитными фортификациями. В самом центре его располагалась пустая площадь для массовых мероприятий. На ней, как обычно, горел костер, вокруг которого собралось племя — пара сотен взрослых и детей. Под теплыми накидками из кожи и шкур многие носили рваные футболки и джинсы какой-то старинной фабрики, случайно попавшие в эти края. Впрочем, несведущий человек вряд ли смог бы узнать грязные, потертые обрывки некогда модных вещей. Они походили скорее на кожу хилых зверей-мутантов, не сумевших отрастить себе мех погуще.

— Боги давно прокляли этот мир, — раздался ответный голос в толпе, но сложно было понять, кому именно он принадлежит. Недовольный потерей своего урожая член племени не хотел выходить вперед и бросать вызов вождю, его просто раздирало отчаяние.

— Возможно, некоторые всевышние от нас отвернулись, — дипломатично парировал Инка, понимая всю тяжесть постоянной борьбы за жизнь, — возможно, отвернулись почти все. Но хранитель огня Ойл все еще с нами, о чем свидетельствует его стометровое железное воплощение, устремленное прямо в небо, — имелась в виду ракета на стартовом комплексе в километре от них. — Последний оставшийся на Земле бог слышит наши молитвы и дает нам горящую жидкость, чтобы мы могли отгонять хищников и каннибалов, чтобы мы грелись зимой. Ойл все еще здесь, дарует нам свое тело, а значит, мы должны терпеть и жить дальше.

Ответа из окружившей костер толпы не последовало. Освещаемый благодатными языками пламени вождь наблюдал за произведенным эффектом. Грустных лиц стало чуть меньше. Хотя его речи и поднимали моральный дух племени, они не могли заставить всех позабыть суровую окружающую реальность. Поникшие и растерянные на протяжении почти всего года люди преображались только по праздникам, только собираясь тихими лунными ночами вокруг костра, они могли хоть как-то почувствовать себя радостными, живыми.

Старейшина поднял посох.

— Воздадим хвалу богу солнца Раду! — торжественно прокричал он. — Пусть он суров и безжалостен, но другого всесильного владыки неба и жизни у нас нет и не будет. Как грешные дети жестокого, но справедливого отца, мы должны быть благодарны любому лучику света, даже порой губительному. Пусть некоторые боги нас и покинули, но избави нас Ойл стать врагами кому-то из них.

Толпа одобрительно загудела, в то время как Инка опустился на колени рядом с лежащим перед ним мешочком семян, достал несколько зерен и поднял их в руке перед всеми.

— Принесем эти драгоценные семена Раду, чтобы после зимнего отдыха он вновь поднялся над горизонтом и одарил обжигающими лучами следующий урожай.

Вождь бросил несколько зерен в огнь. Отражающееся в слезах многих стоящих по кругу женщин пламя бесшумно поглотило дары, выбросив редкие всполохи во тьму бескрайней ночи.

— В этом году мы вырастили самый скудный на моей памяти урожай, — продолжил Инка, — но я верю… нет, я знаю, что темнейший час бывает именно перед рассветом и следующий год принесет нам гораздо больше хлеба и овощей. Ведь мы сохранили небольшой запас семян, чтобы высадить их ближайшей весной.

Он не верил в собственные слова, но, чтобы не нагонять на своих людей безысходность, с довольным видом похлопал по мешку. Сразу после этого молодой парень в накидке из меха унес ценность подальше от огня.

— Давайте не будем забывать, что наши предки каждый год в середине октября отмечали праздник урожая, воздавая должное богам, природе и собственному труду, поэтому и нам следует радоваться и быть признательными. Именно благодаря усилиям прошлых поколений мы живы и должны любить жизнь, как они. Ибо без любви будет одна лишь ночь, одна на всех холодная смерть.

Племя воодушевилось речью и нашло в себе силы отпраздновать день самого жалкого в своей истории урожая. Чуть дальше от костра уже стояли столы со скудными дарами природы в виде жареной картошки, моркови и ломтей хлеба, разложенных по пластиковым тарелкам с такими же пластиковыми вилками и ножами из одноразовых походных наборов, которые племя обменяло на зерна лет сто назад и с тех пор берегло, словно фамильное серебро. Для поднятия настроения несколько молодых охотников в одних набедренных повязках из кожи когтерога начали отбивать на барабанах заводной ритм. Об алкоголе в этих краях не знали, но ритмичная однообразная музыка расслабляла не хуже горячительных напитков, и большинство членов племени хотя бы на один вечер забыли о тяготах