Слегка моросило — ровно настолько, чтобы и без того тяжелый плащ капитана отяжелел еще больше, но не промок насквозь. За обнесенным стеной поместьем простирались недавно засеянные поля, такие же лоснящиеся и черные под моросью, как шкура его коня. Повыше, ближе к холмам, земля наливалась зеленью, бугорками выделялись пасущиеся овцы. По обе стороны реки, насколько хватало взора, — великолепная плодородная почва, обещавшая богатые урожаи. Участки разнообразных геометрических конфигураций разграничены живыми изгородями и высокими каменными стенами, отделявшими распаханные угодья от пастбищ для овец и крупного рогатого скота. Бывало, вниз по реке проплывали в южные города тяжелогруженые суда. Выручка от продажи зерна и скота поступала в женский монастырь, располагавшийся в крепости Лиссен Карак, возведенной на высоком гребне горы с южной стороны. Зубчатая каменная полоска просматривалась даже отсюда. Пасмурно, повсюду сплошная серость, от небес до самой земли. Светло–серое, темно–серое, почти черное.

За пастбищами, на севере, закрывали небо Эднакрэги — горные хребты протяженностью в двести лиг, возвышавшиеся над полями, с вершинами, исчезавшими где–то в облаках.

Капитан рассмеялся собственным умозрительным рассуждениям. С дюжину ближайших воинов сразу повернули к нему головы, во взглядах мелькнуло беспокойство. Рыцарь провел ладонью по бородке клином, стряхнув капли воды.

— Жак, — негромко окликнул он.

Пожилой мужчина безмолвно восседал верхом на боевом коне. Вооружен он был лучше большинства слуг: превосходный меч длиной в четыре фута, ярко–красное сюрко с длинными свисающими рукавами надето поверх восточного нагрудника. В задумчивости он тоже стряхнул влагу с бороды.

— Милорд? — отозвался он.

— Как сюда могли проникнуть Дикие? — спросил капитан.

На милю вокруг не было ни одного дерева, способного укрыть хотя бы оленя. Даже приставив козырьком ко лбу руку в латной рукавице, защищая глаза от дождя, он не мог рассмотреть границы земель Диких.

Далеко к северу от окутанного пеленой дождя горизонта и гор на многие лиги протянулась Стена, там за ней и раскинулись земли Диких. Во многих местах Стены были бреши, и Дикие совершали набеги на королевство. Эднакрэги так никогда до конца и не смогли зачистить от них. Но здесь…

Здесь богатство и сила держали Диких на расстоянии. Вернее, должны были держать.

— Как обычно, — едва слышно промолвил Жак. — Вероятно, какой–то глупец выслал им приглашение.

Капитан хмыкнул.

— Что ж, — подытожил он, вознаградив Жака кривой ухмылкой, — будь тут все ладно, не думаю, чтобы к нам обратились. А работенка нам как раз нужна.

— Оно разрывало их на куски! — встревоженно воскликнул Майкл.

Он был новичком в подобных делах. Поначалу капитану показалось, что оруженосец быстро пришел в себя, но, судя по возгласам, Майклу предстояло еще ко многому привыкнуть.

— На куски, — облизнув губы, повторил с отсутствующим видом оруженосец. — Оно славно поживилось. Всеми ими.

«Почти оклемался», — отметил капитан. Кивнул оруженосцу и слегка тронул поводья Гренделя[4], своего боевого коня, чтобы тот отступил на пару шагов и развернулся. Огромный конь чуял запах крови и еще чего–то, что было ему не по нраву. Он никогда не отличался покладистостью, а теперь, похоже, еще и испугался. Капитан ощущал, как напряжено его тело. На голову норовистого Гренделя был надет шанфрон[5] с шипом длиной только в один фут, поскольку в сильном раздражении он мог им устроить кровавую бойню.

Капитан жестом подозвал Тоби, который удобно устроился в стороне от всех, подальше от здания, и что–то старательно жевал — его излюбленное занятие, когда обстоятельства позволяли. Капитан повернулся к знаменосцу и двум маршалам, сидевшим на беспокойно переступающих с ноги на ногу лошадях в ожидании распоряжений.

— Оставлю Изюминку и Плохиша Тома. Пусть охраняют тут, пока не пришлем подкрепление, — произнес он.

Обнаруженные в поместье трупы задержали их продвижение по размытой грязной дороге в крепость. Туда они, подкрепившись всухомятку, скакали с двух часов ночи после непродолжительного отдыха в промокшем лагере. Так что благостных лиц не наблюдалось.

— Ступай и приведи мне егермейстера, — потребовал капитан, обращаясь к оруженосцу.

Ответа не последовало, и он осмотрелся по сторонам.

— Майкл? — негромко окликнул он.

— Милорд?

Оказалось, юноша был поглощен изучением двери здания, дубовой, окованной железом и сломанной в двух местах. Там, где внутренние железные петли изогнулись, сорванные с крючков, на древесине четко просматривались три продольные выемки. В одном месте когтями были срезаны декоративные металлические завитки. Срез поражал чистотой линии.

— Долго еще будешь там ошиваться, молокосос?

Тем временем подъехавший Жак осадил коня вровень с огромной мордой Гренделя, с опаской поглядывая на шип.

— Нет… я мигом, милорд, — ответил оруженосец, продолжая тем не менее топтаться у двери и заглядывая в здание.

— Тогда кончай изображать из себя изваяние.

Капитан спешился и подумал, не переборщил ли, назвав юношу молокососом, ведь тот младше него всего–то лет на пять.

— Милорд? — переспросил ошарашенный Майкл. Он не был уверен, правильно ли все понял.

— Эй, малый, неси–ка сюда свою задницу. Да поживей!

Капитан бросил поводья Гренделя слуге. Не Жаку, поскольку тот слугой не был, хотя и состоял при капитане. Слугой Красного Рыцаря считался Тоби. К слову, с недавних пор. Тощий парнишка с огромными глазами, проворными руками, закутанный с головы до ног в красную шерстяную котту, которая была ему слишком велика, принял коня и с восхищением уставился на капитана, позабыв о надкушенном большом зимнем яблоке.

Капитан не возражал, когда им восторгались.

— Конь напуган. Поводья не отпускай, а то хлопот не оберемся, — велел Красный Рыцарь.

Помедлив, он добавил:

— Впрочем, можешь отдать ему сердцевину яблока.

Мальчишка расплылся в улыбке.

Миновав разбитые двери, капитан вошел в здание. Присмотревшись внимательнее к темно–бурым пятнам, понял, что это засохшая кровь, а не элементы внутренней отделки.

Сзади фыркнул его конь. Капитану почудилась насмешка, хотя было не совсем понятно, кому она предназначалась: слуге или господину.

Женщина, рухнувшая у порога, была монахиней до того, как ее располосовали от шеи до матки. Длинные темные волосы, выбившиеся из–под вимпла[6], обрамляли чудовищные ошметки, оставшиеся от лица. Она лежала в луже крови, успевшей просочиться сквозь узкие щели между досками пола. На черепе виднелись следы от зубов, ухо искромсано, скорее всего, его обглодали уже после того, как отделили от кости. Одна рука выдрана, кожа и мышцы старательно объедены, их куски валяются еще в нескольких местах. Кости и сухожилия целы… Затем существо принялось терзать тело. Другая оголенная рука с серебряным кольцом с гравировкой «IHS [7]» и четками осталась нетронутой.