Дальше по плану обычно шли откровения от братьев и сестер. Потом восхваления поступков и принятие безгреховности. Затем поездка обратно в снятое общежитие. В нем, в зале для конференций, проводилась общая динамическая медитация с целью познания откровений духа и тела. Откровения поддерживались наготой прихожан и ознакомлением их не только с духом, но и материальными формами друг друга. А потом Самуил уезжал. Потому что устал от дальнейшего привычного развития событий.

Он приезжал в свой номер отеля, откуда мог через интернет поговорить часа два с любимой женой Настей, которая была моложе его на четверть века, и дочкой Нежей пяти лет от роду. Самсон сам ей дал такое имя. Настоял, хотя жена и возражала. Выстоял в ответах на ее вопросы. Символично отстоял для дочери новую жизнь, полную святости и целомудрия, скрывающихся в имени. Эти качества он стал ценить с возрастом все больше, но никогда бы уже не смог побывать ни в том, ни в другом качестве, по «Закону первого шага». Самсон сам вывел такой закон, сам начертал каждую букву каждого слова своей кровью, своим по́том, а затем кровью и по́том других. Закон этот говорил, что, переступив границу от добра к злу хотя бы единожды и пусть даже на полдыхания, человек никогда уже не останется верен доброму, ибо познает его несовершенство.

В свое время Семен сделал парадоксальный вывод из своего же умозаключения. Он решил, что границы между плохим и хорошим нужно стереть, размыть, сделать переход плавным. Нет, не затянутым, просто красивым, в пастельных тонах. Никто не заметит трудности перехода, но все полюбуются красотой состояния. Не нужно отпускать людям грехи за деньги, после того как они их, эти грехи, совершили. Нужно освободить их от грехов заранее, тогда люди станут счастливыми и благодарными. Пожизненно. Особенно если заполучить на них компромат. Ведь уголовный кодекс, акт гражданского законодательства и общественное мнение имеют еще какое-то влияние в этом мире, несмотря на величие вселенского разума, которому что черное, что белое — всего лишь длина волны в электромагнитном поле.

Поднявшись на лифте на верхний этаж здания, где находилась единственная на всей площадке квартира, арендованная специально для мэтра, лучшая в этом богом забытом городе, Семен прошагал к широкой металлической двери, похожей на банковскую дверь в комнату депозитарных ячеек — толстую, мощную, бронированную. Достал ключ, но вставить его в замочную скважину не успел.

Кто-то уже стоял на лестничной площадке и ждал, когда Семен появится. Потом направил дуло пистолета крупного калибра и с глушителем аккуратно в затылок с длинными прилизанными седыми волосами. Выстрелил, и грузное тело проповедника упало на пол, освободившись от половины черепной коробки и содержимого головы, которое разлетелось брызгами по стенам и местами повисло на потолке розовыми кусочками, похожими на попкорн в варенье из малины.

Пистолет был аккуратно уложен на бетонный пол. Убийца нажал на кнопку звонка. Неспешно развернулся и спустился вниз по лестнице. Спокойно и уверенно.

…Жена Настя узнала об убийстве мужа через два часа. Во всех подробностях, которые изложил ей его помощник Иван. Она понимала, с кем жила. Когда раздался ночной звонок и голос Ивана, друга и правой руки ее Самсона, попросил ее мужаться, Настя сразу поняла, в чем дело. Коснулась пальцами золотого магендовида на шее, который не снимала, даже ложась в постель. Она не плакала, ее лицо отражало внутреннюю сосредоточенность и напряжение.

Дорога в аэропорт. Полет. Формальности.

Через четыре часа Настя была в Перми. На улице Фонтанной, где в краевом судебном морге в ожидании опознания находилось тело ее мужа. Там, где должна находиться голова, лежала плотная, пропитанная кровью белая ткань. Настя увидела татуировку в виде знака бесконечности на левом плече. В окружностях петли Мебиуса были буквы «S», что означало «Samson», и «A» — первая буква ее полного имени.

Самсон и Настя набили одинаковые татуировки еще до замужества. В Израиле, куда уехали тринадцать лет назад, когда Настя помогла будущему мужу сбежать из панамской тюрьмы. Там же, в Израиле, она прошла гиюр и приняла иудаизм. Для Самсона это было важно. Мама в Америке хотела в невестки только еврейку.

Причина смерти была очевидна. Труп отдали на следующий день после проведения судебно-медицинской экспертизы. Мама покойного почила в бозе несколько лет назад. После ее похорон Самсон задумался о своих. Он не был набожным евреем. Относил себя к сочувствующим. Потому решил презреть некоторые религиозные запреты и попросил жену кремировать его, если что. Не хотел доставлять Насте много хлопот: заморачивать выбором гроба, поиском места на кладбище, организацией всего действа, связанного с похоронами. Самсон был эклектиком в плане религиозных установок, прочитав однажды в Новом Завете фразу «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов», решил, что должно быть так.

Но повозиться все равно пришлось. В неформальной столице Западного Урала не было своего крематория. Потому покойных из Перми, пожелавших стать пеплом после избавления от бремени бытия, предавали огню в двух близлежащих городах: Нижнем Тагиле и Екатеринбурге. Учитывая особенности рода деятельности Самсона, его помощник Иван приложил все усилия, чтобы информация о смерти друга и наставника не просочилась к прихожанам раньше времени. Но всесильная четвертая власть пронырлива, дотошна и падка на горячее. Как ни старались Настя с Иваном скрыть факт ухода из жизни основателя и бессменного лидера общества «Добро и Свет», они не избежали толпы последователей, узнавших новость из желтой прессы. Полтораста человек со всей страны пришли проститься с духовным наставником на Зоологическую улицу к мрачному зданию похоронных услуг, в котором, собственно, и происходило прощание с жертвой ужасно кровавого, но в то же время быстрого и безболезненного убийства.

Люди пришли мирно. Почему-то только мужчины. Все стояли в зале прощаний, потупив взгляд. Ни один не проронил и слова. После того как гроб с телом уехал в печь, люди развернулись и так же молча направились к выходу.

Настя и Иван прошли в комнату ожидания. Им обещали выдать прах через два с половиной часа. Хотя на сжигание даже тела большого объема уходило не больше двух часов, обычно прах выдавали по истечении трех-пяти дней. Но иногда просьбы, подкрепленные денежными «аргументами», выполнялись, и родственникам выдавали урны с углеродистыми останками покойного. Главное — иметь справку о месте захоронения. Муж Насти позаботился об этом много лет назад. Он купил себе липовую бумагу о том, что владелец места на Хованском кладбище не возражает против захоронения урны с прахом Самсона на своем участке. Что