class="p1">Мне, кажется, я не касаюсь земли совершенно, и ещё какое-то время бегу по воде. Я не слышу больше ни звука. Такое ощущение, что, нарвавшись на пулемёт, немцы отложили поиски до утра. Напугал их пулемёт, присутствие войсковой части? Может не дураки в штабе сидят и не зря меня всё-таки так нагрузили?

Я ждал майора до шести утра, или взрыва. Пансионат утопал в тёмной на рассвете листве, крали спали на одноярусных кроватях. Между кроватями тумбочки, так же у каждой имелся стул. Я какое-то время рассматривал изогнутые спинки стульев. Как стулья подобрали, ненасмотришься. Может каждая из них привезла из дому свой собственный стул? Рядом с каждой кроватью лежал коврик и тапочки. На окнах висели кружевные занавески, над кроватями девушек висели картины, нарисованные самими девушками. Подоконники заставлены цветами и это создавало проблему. Как бы там не было, лезть в окно бессмысленно.

Домик, в котором находился пансионат, стоял у самой воды, был выкрашен белым, с диагональными, типичными для Польши и Германии, досками во всю стену. Кирхи! Домик ютился в зелени, отражался в воде, и я невольно залюбовался им. Чудесно, наверно, жить в таком домике, выходить утром к реке, видеть своё отражение? Я подобрался к кромке воды. Ну и рожа! Бровь рассечена. Всё в крови. Бандитская харя, глаза вот только красивые, мне нравятся мои глаза. Возможно, в них когда-то отразилась моя мама?

Из домика вышла старуха и зашла за дом. Я отполз от воды, вжался в землю, затаился. Чем-то погремела старушка, вернулась обратно, хорошенько вытерла ноги о половик и зашла.

Майор появился так неожиданно и был в чистенькой немецкой гестаповской форме, что я его чуть не застрелил. Майор молча сунул мне сумку с формой. «Мина не была снята с предохранителя и не могла сработать.» Вот тебе и немецкий порядок. Майору повезло, но всё это благодаря подорванному пулемёту. Чего он подмазывается с этим пулемётом?

Поганая форма на мне прекрасно сидела, майор даже усмехнулся и мотнул головой. Я не стал ничего спрашивать. Никто в пансионе не стал ничего спрашивать, когда мы вошли.

Тем, кто не спал, мы просто показывали жестом молчать, прикладывая палец к губам. Поднялся, конечно, шорох. Здесь было так много женщин, и везде стоял их запах. Я старался не смотреть, но всюду шеи, руки, пальцы. Я обожаю женские руки. «Фройляйн, Сауэр! Мне приказано немедленно доставить вас к вашему отцу, в случае сопротивления, мы будем вынуждены применить силу.» Она вскочила испуганная, мелко закивала. «Много вещей вам не понадобится.»

Майор мне говорит, всё иди ищи машину. Тут уже мне на встречу какая-то кастелянша идёт, я ей на чистом баварском, с таким воронежским прононсом, «Гутен морген, бите-шмидте, где у вас автомобиль, фрау»? У старухи понятно измена. Я ей говорю руки опустите, я же вам ничем не угрожаю. А сам забыл, что пистолет держу. Вот это дела! Быстро спрятал пушку. Пошли с ней в гараж.

И я посмотрел, как они живут. Красиво так всё, пристойно. Везде чистота. Девочки, наверное, здесь трудолюбивые. Зашли в гараж, я обомлел. Боже, а там такой драймлер бэнс, абалдеть можно, стыдно что сам не нашёл, на девок загляделся. Говорят, Вертинского по Москве на таком катали. И я запел из Вертинского, крутанулся на месте. Бабка в шоке.

Майор спиной как-то к выходу вижу пятится. А немка за ним. Майор выходит, оборачивается, у него пика из груди торчит, кровища маленьким фонтаном выбивается. Дамский стиле такой блестит по глазам. Как я её в тот момент не пристрелил, сам не понимаю, она бросилась на меня с ножом. Глупо бы было после майора кончить на пике, я на автомате сместился, ушёл с линии атаки, и врезал ей, пониже затылка.

Она рухнула, как подкошенная. Я её в машину. Майора в машину. А он хрипит я не пойму чего? Надо валить, вязать немку. Вяжу её и слышу майора. «Ты помнишь, что я тебе сказал? Поживи за нас обоих! Поживи!»

Ну вот и едем. «А может ещё не смертельно майор, может как с миной?» Пробую шутить с ним. А он бледный как мел. Повезёт, говорю, опять, как с миной, он смеяться пробует, а на губах кровяная пена. Мы полями, полями, подальше, подальше.

Я так мороженное хочу, говорит майор, и ещё так жалко, что всё сиденье кровью залил. Бредит что ли? Посмотри, говорит, какие сиденья тут красивые, как человек делал, как он старался. Точно бредит! Эх, была бы у меня такая машина. И снова про мороженное, я думаю лучше про мороженное чем про кровь и смотрю на немку. Ноги какие у суки красивые.

И тут пост. Офицер со мной взглядом встретился, видимо что-то такое там рассмотрел, что очень хорошо с формой моей в тот момент сочеталось, с лицом побитым и как заорёт своим, «шнель, шнель!» И пропускают. Я проезжаю поляну, небольшую рощу, и снова сворачиваю в густой просёлок. Здесь в тени торможу. Майор умер.

«Буду тебя по лицу бить, сломаю тебе нос фрау! Понятно выражаюсь?» Она напугана, совершенно растеряна и беспомощна. «Он умер!» Её трясёт, она смотрит на труп майора.

«Как ты его определила?» «Он смотрел на меня и не отворачивался. Я поняла, что он чужой. Он боялся повернуться спиной. Офицеры гестапо ничего не боятся.»

Она перестала трястись и просто сказала: «Ты русская свинья!» «Ну, раз, так!» Кто её за язык тянул. Грохнула майора. Я сграбастал немку и прижал к себе. Вся она была такая маленькая и ладная. Она забилась, стала кусаться, царапаться, ни издавая ни звука. Я держал её крепко, и в любой момент, мог переломить её тонкие кости. Сдавил её крепче, и она практически перестала сопротивляться. Сорвал нахер трусы. На её лице отразилось безразличие и в этот момент я вошёл, чтобы тут же отвалиться. Пихнул её. «Свинья, так свинья!»

Необходимо было похоронить майора и спрятать машину. Я закурил и принялся копать. Майора было жаль, документов своих у него не было. Закопать надо так, чтобы не нашли. Неожиданно, я понял, что она бежит. У неё была значительная фора, но она была дичь.

Я настиг её в последний момент. Она задела растяжку, грохнуло на весь лес. Мы лежали какое-то время не двигаясь. Вроде она поняла, что я её спас, или произошло что-то опасное. Я сказал ей, что везде мины. Снова послышался собачий лай. Мы побежали.

Я тянул её к машине, лучше всего всегда убегать навстречу