Заныл бок. «Я не знаю, как по-немецки «извини»? «битте, эншультиген зи!» Смотрит. Насторожилась. Ждёт. «Битте, дритте, эншулиген зи.» И тут она первый раз улыбнулась. «Почему ты не знал такого простого слова?» Я думал она сейчас меня поцелует. Приблизилась. «Потому что я учил язык, чтобы воевать, а не извиняться!» «Дурак!» Рука сама дёрнулась на замах, я её сдержал. И тогда немка меня поцеловала. «Как тебя зовут?» «Николь.» «Андрей.» «Андрэй!» Смешно повторяет она и идёт на улицу. Я следом. «А что это за клумба?» «Лук. Я просто прополола.» Оборачивается и улыбается.

«А ночью был дождь!» «Ага!» Вспоминаю ночную вылазку. На хвое, на мхе, на коре, везде горят капли. Поэтому свет такой странный, точно само солнце тоже вымыл дождь. Мы оба босы. И она вся светится среди этого утреннего волшебства. «А куда ты меня ведёшь, Андрэй?» И зазвенела тишина. Сразу я вспомнил и кто и откуда, и куда я веду эту немку. Мы смотрели какое-то время в глаза друг другу. Хрустнула ветка. Сиплый от махорки голос рявкнул сбоку. «Хенде хох!»

Партизан четверо. В избе висит густой табачный дым. Самый большой, и видимо самый глупый не отводит с нас ствола. Самый старший, старик с седой бородой за столом. Справа от старика, судя по сходству, его сын. С такой же бородой, седины поменьше. Слева кудрявый, похожий на цыгана мужик. Он постоянно жадно смотрит на Николь. Старик с сыном сверяют номера кода. Для идентификации мы учили по 15 цифр одной из карт лото, до военного 40го года…

«78, 81.» «78, 81.» Повторяет за мной старик. «Да я сразу понял, что это они.» Сын подходит и крепко жмёт мне руку. Возвращается к старику. «Прохор!» «Андрей!» Здоровяк отводит автомат, шагает ко мне, тянет граблю: Гена! «А если бы я неправильно цифру назвал?» «Кокнули бы на месте!» Говорит Гена. И ржёт: а фрицку бы сначала чпокнули. Смеётся только Гена. «А чё это за грядка?» «Лук!» Отвечаю. Гена не реагирует. Гена вплотную подходит к Николь. Осматривает, точно лапает, того и гляди слюни пустит. «Ты же не возражаешь, капитан!» Это цыган.

Цыган резко срывается с места. «С катера больше никто не спасся. И всё из-за этой фашистской суки!» Цыган хватает напуганную Николь и тянет на улицу. «Спросились бы хоть сначала?» Вступается старик. «Капитан не возражает!» Рычит цыган, и я его бью. Носком в колено. Ребром в кадык. Гена не успевает со своим автоматом. Ему по яйцам. Пистолет, что был у Гены за поясом, у меня. Да это мой. Навожу! Николь шарахается за мою спину. «Мужики, вы чего?» Бок снова затянуло. «Мы в этом проклятом лесу два года. Скоро друг дружку шпилить начнём! Сука, ты, капитан! Сука московская.» Рычит с полу цыган. Старик поднялся, сын замер рядом. «Сука, так, сука!» Стреляю цыгану в ногу. Мне так спокойней. Навожу на Гену. «Не надо, пожалуйста!» Плачет на полу Гена. «Флягу воды, старик, вот эти консервы.» Выходим с Николь.

Бежать нельзя. Показываю Николь растяжку. Обходим. А вот ещё. «Как ты меня протащила мимо всего этого?» Она так улыбается и вся какая-то отстранённая, точно не растяжки обходит, а лужи.

Лежим у костра. Послышалась знакомая канонада. «Что это?» Спросила она. Я вздохнул. Фронт был слышен, но ещё далёк. Место откуда я её забрал, находилось многим дальше. Она точно подслушала мои размышления. «А ты можешь не вести меня туда, куда ты меня ведёшь?» Не мог я её не вести. Не мог. Это моя земля горела сейчас под гусеницами танков её отца. Я обнял её. Даря миг мнимой безопасности. Неожиданно она рассмеялась. Видимо не так уж и помогали мои объятия. Ей было страшно. «Я сейчас вспомнила твоё лицо, когда ты увидел нас с медведем…» Она снова засмеялась. «Оно сейчас снова было у тебя таким.» Снова засмеялась. «Я буду всегда помнить твоё лицо. Я поняла это, когда ты спал, а я на тебя смотрела.» «Дура!» Трясу головой. Она изо всех сил обнимает, прижимается. Звёзды такие яркие…

На линии пересечения тишину нарушают щелчки осветительных ракет. Сколько отсюда до нашей передовой? 200, 300? Патронов у меня не осталось. «Держись, как можно ближе меня!» Понимаю, отвечает глазами, и кивает куда-то мне за спину. В темноте кто-то ползёт в нашу сторону. Четверо. Точнее двое тянут одного. Третий прикрывает. Ползут немцы. Мы слышим их дыхание. Немцы тянут «языка». Николь отпускает мою руку. Они ползут, то и дело замирая, ползут целую вечность. Мне кажется, Николь сейчас уползёт с ними, но она только ближе пододвигается ко мне и снова находит мою руку.

У «языка» срывается кляп, и он орёт. «Мужики, это Серёга Фролов, бейте сюда, их тро…» И начался ад. Немецкие окопы шли совсем рядом. Оттуда грохнули сразу со всего. От нас подхватили. Вдарили тоже со всего. Кругом зарычало и засвистело железо. Стало светло и бело. И мы побежали сквозь этот огонь, и смерть. Может нас берегли ангелы? Без царапины. Я до наших окопов её руки не выпустил. Прыгнул прям на пулемётчика, сбил его, подмял под себя и заорал…

После бани она расплакалась. Отвела душу. Что я только ей не говорил. «Не переживай, сейчас тебя быстро поменяют на одного из наших.» «Ты почти у отца, он тут совсем рядом.» «Не бойся, уже всё закончилось!» «Прости меня!» Она говорит: «Я в какой-то момент поверила, что мы всегда будем вместе. Я не хочу к отцу, ему кроме орденов ничего не надо…» Я молчал. Она плакала.

К генералу я буквально влетел. Так приятно было его обнять, вообще увидеть родное лицо. А рядом ещё генерал. Командующий. Вот это да! Я весь вытянулся, кость к черепу приложил. «Товарищ генерал-полковник, разрешите…» «Отставить!» — грохнул командующий. Ну и голосина. Просто лев. «Дай-ка!» Командующий маленький, цепкий как краб, сгребает меня в охапку так крепко, что бок даёт о себе знать. Охаю. «Что? Ранен? Да ты везун, Андрюха!» «Знаешь, пока ты там по тылам противника с генеральской дочкой гулял, тут новый приказ по гвардейскому стакану вышел?» «Стакану?» «Так точно! Стакану!» Смеётся командующий и мой генерал подхватывает. «Стакан всегда полон с горкой!» Командующий наливает стакан коньяка. Сверху кладёт кусок чёрного хлеба. Пером лука зачерпывает чёрной икры и кладёт на хлеб. «Полон и с горкой!» Пью…

Не так и хорошо пить с генералами. Говорит командующий. «Я героев, больше всего в этой жизни люблю. Вот смотрю