— Да ты рехнулся, дядя! — от холода мое возмущение вышло совсем натуральным. — Мы романийцы, замерзли как цуцики, а ты нас на морозе держать хочешь?

Пока часовой думал, Небош попросту отстранил его, а шедший следом Глиша не дал раскрыть рот, уперев в лоб ледяной ствол пистолета. Бойцы шустро разоружили сугроб и мы спокойно подошли к большой брвнаре штаба.

И тут выступил Лука:

— Надо две гранаты в окно закинуть, а как наружу полезут, перестреляем.

Даже будь это немцы или усташи, способ так себе, неизвестно сколько их еще по деревне и как обратно выбираться.

— Скажи мне, гуманист хренов, а хозяевам как потом в разбитом доме жить? На морозе-то?

— Да кулаки это! — отмахнулся Лука.

— А дети у них тоже кулаки?

Комиссар по обыкновению надулся.

— Всем разом не пройти, — оглядел неширокую дверь Бранко, — а пока будем внутрь лезть, спохватятся и стрелять начнут.

— Мы вдвоем пойдем, двоих не испугаются. Лука, если такой смелый, бери гранату, — скомандовал я. — Чеку вынь. Как свистну, заходят остальные. Если взрыв, то мочите всех. Пошли.

Скрипнула дверь и вместе с морозным паром мы ввалились в пропахшее дымом тепло. В очаге посреди комнаты горел огонь, жар шел и от небольшой печки в углу.

— Добар дан, православни! — широко улыбнулся я, подходя к столу, за которым над едой замерло несколько человек. — Подвиньтесь.

Пользуясь замешательством «вы не ждали нас, а мы приперлися», Лука и я уселись и выставили на стол кулаки с зажатыми в них гранатами:

— Знаете, что это?

— Итальянка, — заторможенно ответил один из хозяев.

— А что будет, если я ее уроню?

— Брось эти дурацкие шутки, дечко! — даже не дрогнул широким лицом малый лет тридцати.

— Бросить? Да легко, — широко улыбнулся я. — Но сперва поговорим.

Свободной рукой развернул шубару, чтобы звездочка-петокрака встала на свое место.

Четники кто неотрывно смотрел на гранаты, кто покосился на сложенное в углу оружие, но все застыли, сообразив, что из не сильно большой комнаты убежать не успеют.

— Так что, поговорим?

— Поговорим, — согласился широколицый и отодвинул глиняную миску с кашей. — Ты кто такой?

— Командир ударной роты Первой партизанской бригады Владо Мараш. А ты?

— Командант Сараевской бригады поручник Сава Дериконя.

— Ты-то мне и нужен, — я полуобернулся и свистнул оставшимся на улице.

Партизаны заходили в натопленную избу, отчего в ней сразу стало прохладно и тесно, а лица четников понемногу менялись с испуганных или удивленных на завистливые — три пулемета и четыре автомата на десять человек это вам не баран начхал.

Убедив собеседников в нашем подавляющем огневом превосходстве, мы с Лукой вернули гранатные чеки на место.

— Вчера в пяти километрах от вашего штаба, — мягко начал я, пристально глядя в глаза поручнику, — на дороге от Олова до Семизоваца неизвестные в шапках с сербскими кокардами обстреляли два партизанских грузовика из пулемета.

Дериконя напрягся — у нас тут без малого гражданская война, за такое могут пристрелить, а не просто побить, пусть и ногами. Прямо тут, под закопченными балками потолка, на которых висели вязки лука и чеснока.

— Во-первых, — продолжил я, — прошу немедленно обратить внимание на качество стрелковой подготовки во вверенной вам бригаде.

Один из четников глухо заворчал в густую бородищу.

— А во-вторых, — посмотрел я на него, — у нас приказ в случае повторения подобного, отвечать огнем на поражение. Как мы стреляем, показать?

— Наслышан, — буркнул командант.

А бородач выругался сквозь зубы, и посылал проклятия на головы безбожных коммунистов.

Разгреб слои одежды на вороте, выудил крестик на гайтане и показал ему:

— Такой же православный, как и ты.

— Жидам служишь! — взвился бородач, чем живо напомнил мне покойного Бубку Шопича.

— В разум приди, уяче, чушь несешь.

— Какой я тебе уяк, племянничек! Каждый знает, что у вас в Ужице сплошь странцы командовали!

— Это кто же? — все наши выпучили глаза

— Янкович болгарин, Линдермайер евреин, Борота мадьяр, да еще муслимане!

Давясь смехом, спросил у Бранко:

— Знаешь таких?

— Сколько в штабе не был, — изо всех сил держался мой зам, — ни разу не встречал.

— Вот и я тоже. Сербов навалом, черногорцы есть, хорваты и македонцы попадались, а вот твоих, уяче, иностранцев не видал.

А вообще в контрпропаганде Дражи Михайловича ничего нового — жиды и комиссары, комиссары и жиды. Прямо как у немцев, неудивительно, что он сотрудничества с ними искал.

— Что, и в отрядах у вас сербы? — ернически упирался бородатый. — не цыгане и не арнатуты?

— А чего меня спрашивать, смотри сам, — и я потыкал пальцем в бойцов, — серб, серб, черногорец, серб, серб, серб…

Поручник молча следил за нашей перепалкой, но бородач выложил главный аргумент:

— Бабы у вас общие!

Тут уж не только меня, но и всех наших пробило на неудержимый ржач — в бригаде отлично знали, как я отношусь к любым подкатам к Альбине или как Марко ходит вокруг Живки. Общие, придумают тоже…

Улыбнулся и Дериконя, тупая пропаганда рассчитана на тупых бородачей, а командант бригады должен верно понимать ситуацию. Но бородача наш веселый хохот не убедил, сдаваться он не собирался:

— Церкви закрываете, службы не даете…

Смех только усилился.

— Ага, попа Зечевича спроси, он как раз в Ужицком комитете за главного был, сколько он храмов затворил…

— Комитет, видали мы в гробу такие комитеты…

— Ну предположим. А что взамен, где ваши органы власти?

Бородач заткнулся — своих органов четники не создавали, предпочитали действовать через структуры коллаборантского правительства Недича. И мы наконец-то отдышались, утерли слезы и добрались до делового разговора. За нас, кроме пулеметов и автоматов, говорила и громкая слава после взятия Плевли и стычек с итальянцами, усташами и немцами. Преувеличенный по предложению Милована список трофеев обрастал в пересказах фантастическими подробностями и вызывал у четников зависть до зубовного скрежета. Вот и сейчас Дериконя жаловался на нехватку оружия, на вышедшие из строя два последних пулемета, на невозможность действовать в такой холод.

Из хозяйской комнатки появилась закутанная в платки тетка, переглянулась с поручником, тяжело вздохнула, поставила на стол еще миски и навалила в них каши. Пожрать горяченького это мы с удовольствием и дальше разговор приобретал все более деловой