бензина, который следует заливать в бак. Номерной знак ХР-465-297 МУ-1945. В бардачке лежали пачка талонов и удостоверение на имя А. М. Декстера. Владельцу позвонили в Нью-Йорк, в гараж «Декстер круглосуточный», и он подтвердил, что действительно дал машину напрокат Сент-Эрму, Машина была в отличном состоянии, проехала, судя по показаниям спидометра, меньше пяти тысяч миль: стоила она не менее трех с половиной тысяч долларов и уж никак не была фантомом.

Обнаружили и тело несчастного Иниса Сент-Эрма, так что он тоже не был призраком. Только маленького человека с красными глазами и разорванным ухом — безымянного человека в голубой шляпе с зубчатыми полями — так до сих пор никто и не нашел.

Итак, эта сторона проблемы — загадка полной и абсолютной невидимости машины смерти для меня и только для меня — может быть в данный момент отодвинута на второй план. Сейчас неважно, удастся ли в конце концов ответить на этот вопрос или он навсегда останется загадкой.

Мне необходимо срочно решить другой вопрос — вопрос, над которым я ломаю голову СЕЙЧАС. Я сижу за столом в пыльной старомодной комнате Мак-Комера. Рядом, на старом диване, набитом конским волосом, спит юная невеста Сент-Эрма. А снаружи царит непроглядная жаркая предрассветная тьма. Вдали за окном мелькают фонари и факелы, доносятся голоса перекликающихся полицейских и добровольцев. Мужские голоса гулко и пронзительно звучат в ночной тишине. Время от времени кто-то из людей забегает в дом выпить горячего кофе. Их мрачные усталые лица вспухли от комариных укусов, ноги до колен перепачканы болотной грязью и опилками из ям на старой лесопилке. Торопливо глотая кофе, чтобы прогнать сон, они через открытую дверь кухни смотрят на меня и на спящую девушку. В ответ на мой безмолвный вопрос люди качают головами, показывая, что еще не напали на след, и снова уходят на поиски. Гулко хлопает входная дверь. Свет фонарей уходит все дальше через леса и болота. Словно светлячки вдали то поднимаются на холмы, то исчезают в долинах. Слышится лай завезенных откуда-то борзых. Каждую дорогу в округе патрулируют вооруженные люди — попарно или целыми отрядами. Они готовы стрелять при малейшем шорохе, стоит только появиться маленькому безумному убийце с окровавленным ножом и оскаленной ухмылкой. Он коварно затаился сейчас где-то во тьме. И я должен немедленно, до рассвета, ответить на один-единственный вопрос:

ГДЕ СЕЙЧАС УБИЙЦА?

Потому что меня преследует холодное и гнетущее чувство, что он где-то рядом, независимо от того, далеко ли мелькают фонари И слышатся ли голоса людей и собачий лай. Он где-то рядом со мной и с этой спящей девушкой — юной женой его жертвы. Я чувствую, что он готовится нанести новый удар. Он знает, что я чем-то для него опасен. Но пока я не представляю себе, что произойдет.

Он где-то во тьме, за окном. Следит за мной из темного сада.

Или еще ближе. Может быть, он уже внутри этого двухсотлетнего поскрипывающего деревенского дома, такого тихого сейчас, когда из него ушли все охотники.

Я чувствую его бесшумный сардонический смех, но не могу его видеть.

Я чувствую жажду убийства в его следящих за мной глазах.

Минуту назад послышался какой-то осторожный шорох наверху, в мансарде, но это была, наверное, белка или крыса. Похоже, что в этом старом доме им разрешали устраивать свои норы.

Вот скрипнул пол за дверью маленькой кладовой, где старый Мак-Комер держал свой садовый инструмент. Но когда я отложил карандаш и, повернув голову, прислушался, больше не раздалось ни звука. Полы, в старых домах иногда сами поскрипывают. Когда никто по ним не ступает.

Старомодный отделанный деревом настенный телефон, висящий на кухне, время от времени коротко позванивает. Но это не потому, что кто-то звонит, сюда.

Здесь общая линия, и звонок в этот дом — пять длинных и пять коротких. Сейчас линия вообще свободна — телефон позвякивает сам по себе.

Я не могу позволить, чтобы все эти легкие незначащие звуки отвлекали меня от задачи. И все-таки сейчас, когда пишу эти заметки, я чувствую властную потребность прислушиваться к каждому шороху и поднимать глаза на скользящие вокруг меня тени.

Я никогда не был ни профессиональным полицейским, ни сыщиком-любителем. Преступления не привлекают меня. Мной руководит не инстинкт охотника за людьми, а желание спасти человеческую жизнь.

Как хирург я, кажется, вполне владею научным методом и мой главный принцип — подходить к фактам объективно. Я наблюдателен, у меня аналитический склад ума и привычка всегда подмечать разного рода мелочи и раскладывать их по полочкам своего сознания.

И может быть, из всех деталей, которые я успел заметить — и рассортировать за последние несколько часов, я смогу построить рациональную, без привлечения сверхъестественных сил, версию, объясняющую, где сейчас убийца, И доказывающую, что он — человек, а не галлюцинация и не демон. Но я смогу это сделать только при условии, что объединю все детали в единое целое, не упустив ни одной мелочи, какой бы тривиальной она ни казалась.

Как раз это я и должен сейчас сделать, не обращая внимания на все остальное. Убийца ходит на свободе. Существует злокачественная опухоль, которую нужно локализовать и отсечь. Обычная проблема диагноза, не более того.

Я должен записать для исследования все известные факты — точно так же, как хирург изучает историю болезни, чтобы наметить план операции. Это путь долгий и утомительный, но единственно надежный. Тысячи ярких догадок могут молнией пронестись в сознании человека. И каждая из них может на мгновение ослепительно блеснуть. Но все они затухают, не оформившись ни во что определенное, и тьма вокруг становится еще гуще. Зато факты, записанные на бумагу, становятся материальными. Они приобретают какую-то форму. Их можно оценивать и сопоставлять, И главное, их можно суммировать.

Во всех случаях я стараюсь пользоваться именно этим методом рассуждения. Я должен заставить себя применить этот метод и сейчас. Если еще осталось время.

Пусть другие продолжают охотиться за ним в темноте. Пусть они находят тела новых убитых им людей. Похоже, что именно это и произошло недавно, когда я услышал вдали взволнованные крики и лай собак. Но ЕГО они еще не нашли. А почему?

В этой головоломке не хватает какой-то детали. Или, может быть, в ней есть лишние детали, которые мешают ее собрать? Ответить на вопрос человека, который сейчас уже мертв. Понять, где сейчас Штопор — человек в оборванной одежде, маленький приземистый человек, грязный ухмыляющийся человечек с взъерошенными каштановыми волосами и голосом,