— Только не вздумай потом говорить, что не успела ничего, потому что тебя в камере держали! Не поможет! — настороженно предостерег Заремба.

— Да Марита за мной вот-вот О’Тула пришлет — освобождать! — отмахнулась я. — Или он сам примчится… — я пошатнулась… и взяла Зарембу под руку — шатало меня как в шторм на палубе дирижабля.

Он дико покосился на мою ладонь на сгибе локтя, но освобождаться не стал. Вот так чинно, как парочка на прогулке, мы и проследовали к камере.

— Сперва сама засадила, потом сама освобождать будет? — поинтересовался он.

— Вопить начала не Марита, а Агата, Марита всего лишь не препятствовала. — снисходительно хмыкнула. — У дорогой невестки была целая ночь, чтоб справиться с горем и злостью, и начать соображать, что только я могу войти в контакт с алтарем. Не будет меня — не будет ни фабрики, ни виноградников, ни даже дома. Попытается, конечно, давить, может, что-нибудь выторговать… Но в конце концов поймет, что полностью от меня зависит — и мы поладим.

— Уррргуум… — Заремба зевнул как больной пес. — Всегда можно поладить с человеком, который полностью от тебя зависит. И будете вы жить в этой самой семейной собственности чудесной, отлично ладящей семьей!

— Вот какой есть, такой и будем жить. — буркнула я в ответ. Станет меня тут учить каждый лохматый!

— Я разве спорю? — Заремба улыбнулся по-волчьи и галантно распахнул передо мной дверь камеры.

Я аккуратно переступила через валяющуюся почти у самого входа гадалку и остановилась, оглядывая тела на полу. Если не знать, что они спят — выглядит как форменное побоище. Разбросанные бутылки, густой запах перегара и брызги крови на полу и потолке. Спорю на Зарембин хвост, что их объявят пятнами от вина.

Позади щелкнул замок — Заремба запер камеру.

Я еще мгновение подумала… и не оглядываясь, ткнула пальцем в сторону валяющегося в отключке на полу мужской камеры Торвальдсона.

— Этого тоже заберите! Это ваш потерянный свидетель по прорыву в поезде.

Сзади сперва шумно подавились, потом вроде как тихонько заскулили, потом снова щелкнул замок — и огромная стремительная тень метнулась внутрь мужской камеры.

— Одного понять не могу… — взваливая бесчувственного Торвальдсона на плечо, пробубнил Заремба. — Даже если эти… полудурки… в смысле, заговорщики… справятся с местным гарнизоном… — в голосе его звучал изрядный скепсис. — Что они собираются делать с остальной имперской армией? Стоит им объявить об отделении южных герцогств от Империи… — он в очередной раз выразительно фыркнул. — И через пару-тройку часов тут имперских солдат будет больше, чем туристов в сезон! Или они рассчитывают, что тоннель никогда не наладят? — он опять фыркнул, давая понять, что думает о подобных расчетах.

Я пожала плечами. Он подождал еще, ответа не услышал, и ушел, с легкостью унося бесчувственного Торвальдсона на плече. Некоторое время было тихо, потом с другой стороны наружной железной двери донесся грохот, громоподобный рык, и вопли неласково разбуженного Зарембой стражника.

Подобрав лохмотья юбки, я добралась до скамьи и села, прижавшись ноющим затылком к холодным прутьям. В отличии от Зарембы я вполне понимала, как именно заговорщики могут избавиться от появления имперской армии. Я только не понимала, зачем они сообщили об этом заранее!

Внешняя дверь камеры распахнулась — я даже глаз в этот раз не открыла. Надоели! С того момента как господа местные полицейские обнаружили, что их камера похожа на трактир после драки, дверь грохотала непрерывно, как консервная банка, привязанная к хвосту бродячего пса. Была у меня мысль, что первым ворвется в камеру агент заговорщиков в полиции Приморска… но тогда агентами следовало признать почти весь наличный состав здешней полиции, потому что вломились они все разом — Баррака и начальник полиции даже плечами застряли. Но подпирающие их в спины сотрудники и соратники протолкнули начальство внутрь, как пробку сквозь бутылочное горлышко. После чего вся толпа металась по обеим камерам: пинали лихо звенящие бутылки, хватали храпящие и сонно плямкающие губами тела за плечи и трясли — меня тоже, и я тоже старательно плямкала, и обвисала мешком, поглядывая на перекошенную рожу Барраки сквозь полуприкрытые ресницы. Бессмысленная метушня закончилась ведрами воды, вылитыми сокамерникам на головы — я опять не поняла, кого осенила эта ценная идея, но брызги крови на полу и прутьях смыли быстро и окончательно. Сокамерники мои правда тоже зашевелились и теперь ворочались на полу, как перевернутые на спину жуки, бессвязно жалуясь на жестокое похмелье то ли друг другу, то ли Вселенной. Распахнувшуюся дверь приветствовали воплями:

— Пить! Воды! Не издевайся, начальник, напиться дай!

— Напились уже! — рявкнул появившийся на пороге Заремба. — Де Молино! На выход!

Я медленно поднялась со скамьи и направилась к дверям камеры:

— Прощайте дамы, господа, приятно было познакомиться!

— А чего прощайте-то сразу — увидимся еще! — с энтузиазмом прохрипела рыжая Амелька.

— Это вряд ли. — буркнул Заремба.

— Неужто сказнят? Вот так сразу? — с ужасом охнула Амелька.

— Голову отрубят! — зловещим шепотом выдала гадалка. — Мне это в видении было!

— А можно меня заместо нее? — сжимая виски обеими руками так, будто отпусти она — и голова распадется надвое, как разрезанная дыня, простонала бабища. — Согласная я, чем так мучиться.

Я мазнула по ней рассеянным взглядом: если б я не отбилась от вампира — казнили бы, Его Императорское Величество пьянства терпеть не может, и за убийство по пьяни у нас казнят безжалостно. И вышла из камеры — Заремба даже двери передо мной придержал, и одну, и вторую.

— Что, явился О‘Тул?

Оборотень покосился на меня из-под кустистых бровей и наконец неохотно пробурчал:

— Сама увидишь.

И я увидела. Дверь в кабинет Барраки распахнулась, и я стремглав влетела внутрь от напутственного толчка в спину.

— Вот и она, извольте видеть! — разглядывая меня с омерзением, как барышня извивающуюся мокрицу в собственной ванной, процедил Баррака. И патетически взвыл, обращаясь к сидящему по другую сторону стола господину. — Скажите мне, сударь, как такое может быть?

А господин был вовсе и не О‘Тул! Хотя если бы не рост, их вполне можно было и перепутать: такая же богатая одежда, и морщинистая физиономия вредно-полезного старикана — вредного по характеру, но весьма полезного при правильном использовании. Но в отличии от низкорослого лепрекона, этот старый господин не торчал над столом Барраки одной лишь макушкой, а расположился вполне вольготно и удобно. Даже бумаги на своей стороне стола разложил, и продолжал писать, не забывая согласно кивать на гневные выкрики полицейского инспектора.

— Разве возможно, чтоб настоящая леди сбежала из дома? От любящей семьи?