Я в смятении хлопнул крышкой ноутбука, стремясь поскорее избавиться от пугающей неизвестности.

Чтобы как-то прийти в себя и успокоиться я пошел на кухню и дрожащими руками приготовил себе большую чашку горячего шоколада. Пил его нетерпеливо, жадно, обжигая язык и нёбо, отбивая зубами по тонкому фарфору мелкую дробь, точно морзянку. Тягучий сладко-приторный напиток мне явно пошел на пользу. Придя в себя, я постарался собраться с мыслями – что же такое со мной приключилось?

«Дело касается родителей» – фраза, заявленная в теме второго письма, заставила вернуться в гостиную. Я поднял крышку ноутбука, включил компьютер. По обыкновению, он загружался довольно быстро, наверное, секунд двадцать-двадцать пять, но на этот раз мне показалось, что он грузится бесконечно долго. Наконец все заработало, я забрался в почтовый ящик и ахнул – все окно браузера оказалось забитым «нераспечатанными» письмами, отмеченными, как и положено для непрочитанной почты, жирным шрифтом. Письма приходили чуть ли не каждые десять секунд, будто по составленной заранее программе… Темы всех писем по-прежнему касались родителей, кроме самого первого. Для начала я восстановил его из корзины– нужно было разобраться, что это за таинственная аббревиатура из четырех букв. К тому же мне позарез хотелось узнать, кем подписаны странные письма, и тут меня ожидало разочарование – никем. Совершенно одинаковые короткие послания, и все без подписи. Адресат и ко мне обращался не по имени, а использовал в тексте лишь обезличенное местоимение «ты», хотя мог бы, к примеру, окрестить меня по-свойски «стариком», к примеру, что, наверное, меня бы весьма позабавило.

На самом деле поначалу я оторопел, а потом разозлился: письма-то, хоть и короткие, казались откровенно шизоидными. Судите сами: отправитель на полном серьезе сообщал мне о существовании портала времени, якобы находящегося в мужском туалете ресторана «Рига» в одноименной гостинице одноименного города (?!) Вот тут и дошел до меня истинный смысл англоязычной абракадабры («инглиш» я, кстати, знаю неплохо, но «дойч» – еще лучше, поскольку окончил известную всем Петришуле). Она – эта абракадабра – означала не что иное, как «машину времени в сортире»! Вот так просто. Что за идиотизм? В конце послания мне предлагалось добровольно сделать выбор (привожу цитату): «Либо всю жизнь черпать дерьмо лопатой из клозета, либо изменить историю – спасти героя и самому стать им…» Это он намекал на Виктора Цоя, предлагая смотаться в Ригу прошлого века, чтобы предотвратить известную всем автокатастрофу.

И ни слова о родителях! Я все письма перелопатил – ничего! Открыл все приложения – их было прикреплено по три к каждому письму с соответствующими названиями: «устав клуба», «алгоритм хронопортации» и даже «полезные советы», – нигде ничего!

Вот сволочь – ведь сознательно запустил «пулю» – приманку насчет родителей, – чтобы заставить меня перелопатить его «сортирное руководство», и… ничего! Только душу растравил… Я нажал мышкой на слово «ответить» и ожесточенно застучал по клавиатуре, не стесняясь в выражениях, – настрочил разгневанное письмо. Отправил.

Через пару секунд дзынькнуло. У меня. Письмо возвратилось, что означало: «мяч влетал только в одни ворота»: у моего неведомого адресата стояло что-то вроде обратного клапана – оттуда письма приходили исправно, а отправить туда я был бессилен. В бешенстве я хлопнул крышкой ноутбука.

Вот так я и узнал об этом чертовом клубе. Мыслей о том, что это был элементарный розыгрыш, ловко устроенный кем-то из друзей или недругов, у меня почему-то не возникло. Более того, я сразу уверовал, что послание пришло каким-то образом из будущего от меня самого – сомнений на этот счет не было никаких. Я ощущал это всей кожей – верилось, и все тут. Другое дело – что с этой клозетной информацией делать дальше, я пока не знал… На удивление, дядя, погруженный по самую макушку в высокое искусство, все-таки уловил мое нервозное состояние, стал допытываться, отчего я не в своей тарелке, что мне пришлось объяснить невезухой с латинским языком. «Я знаю, что ничего не знаю», – буркнул я уныло на латыни. А что я мог ему еще сказать? Впереди действительно маячили экзамены, заранее вызывавшие мандраж, а истинной причине он бы все равно не поверил. Короче, посвящать его в эту дерьмовую историю (в прямом и переносном смысле) с самого начала я не планировал – уж как-нибудь сам разберусь. Да к тому же человек я, говоря начистоту, – довольно скрытный, мне бы в разведке работать аналитиком, а не в универе на лекциях штаны просиживать.

С тех самых пор писем из будущего больше не приходило, что, конечно, тоже держало в постоянном напряжении, не давая расслабиться, и возникал закономерный вопрос: а каким это образом там стало известно, что послания дошли и прочитаны? Да, ответить на него я, как ни старался, не мог… Поначалу хотел даже сбросить их в «корзину», забыть раз и навсегда о загадочном эпизоде, но так и не решился – а вдруг существует то, что нам пока в диковину? Да и, по совести говоря, не хотелось рвать тонкую ниточку надежды. А вдруг это действительно единственный, невероятный – хоть пока и неясный – шанс спасти родителей? Так и оставил мэйлы нетронутыми – ладно, думаю, что будет, то будет.

Незаметно подкатило время летней сессии, следовало, пока не поздно, хвататься за учебники, дабы не завалить экзамены. Учился я, как уже упоминал, «через пень колоду», тянул себе лямку наук, не надрываясь, но особых опасений о неудах не было. И действительно три экзамена спихнул на «госоценку», то есть трояк, один – на заслуженное «хорошо», а вот последний, пятый – ненавистную латынь – все-таки завалил. И тут дело было даже не в моих способностях, может, у другого преподавателя я вырубил бы даже твердую «четверку», но только не у Обморока – уж больно злопамятным он оказался. (Это я про Валентина Петровича, нашего преподавателя латинского языка, говорю. «Обмороком» студенты прозвали его с незапамятных времен из-за нездоровой худобы и вечных синюшных кругов под глазами – видимо, от чрезмерного курения). А все потому, что как-то на занятиях по глупости или под дурное настроение назвал латынь мертвым языком: мол, кому он сегодня нужен – разве что фармацевтам да упертым юристам, может быть. «Что, скажете, не мертвый?! Однозначно – мертвый…» Понятное дело, Обморок оскорбился до глубины души и решил поквитаться со мной на экзамене. Я особенно не переживал, надеясь через пару деньков спихнуть мертвый «хвост», но не тут-то было – Валентин Петрович не без удовольствия, издевательски глядя мне в глаза, сообщил, что переэкзаменовка состоится не сейчас, а осенью: «Готовьтесь, молодой человек, – говорит, – времени у вас предостаточно!» – и укатил по-быстрому на курорт в Минеральные Воды, видимо, поправлять не на шутку пошатнувшееся здоровье. У меня же лето оказалось подпорченным перед неминуемым поединком с преподавателем.

Вот тогда-то я и получил заказное письмо из Риги. Я шел за ним на почту, и состояние было сродни тому животному страху, которое я испытал, «распечатывая» футуристические послания от самого себя. К моему изумлению, в конверте оказалось вполне реальное приглашение на мое имя для оформления визы в Еврозону от некоего Шпилькина Ильи Даниловича, проживающего в Риге по адресу улица Элизабетенс, дом такой-то, квартира такая-то. Уму непостижимо, кто такой этот Шпилькин, – не было у меня никаких знакомых во всей Латвии. И вообще, судя по найденному в книге полароидному снимку, я побывал в Риге с родителями в младенчестве и, конечно, ничего не мог помнить; никаких ассоциаций не приходило на ум, наверное, еще и потому, что отец с матерью ничего не рассказывали об этой поездке. «Может, это знакомый родителей, кто знает?» – размышлял я.