Вот улица, по которой она идет, закрывает лицо от колючего множества. Все же, последний разговор на нее подействовал угнетающе, раз диспетчер телефона доверия забыла перчатки. Ее плеер наполнен хоровыми сочинениями церковной музыки, особое место среди них занимает Окегем, но музыка кончается Бёмом. Бах ее нервирует. Все, следующее за Бахом – ужасает. Красота действует на оператора так сильно, что она избегает ее. Только наблюдение за гармонией, полной благочестия придает ей сил и терпения нести свою часть с тихим веселием. Так она идет (вот, смотрите, я иду), полная пустотой (пустота – это свобода), если ли что-то, что способно пошатнуть этого человека (в одном только утвердиться, и тогда – цельность), она будет такой до последнего вздоха, незаметная и никем не увиденная, но она видит и замечает. (Что толку в том, что тебя увидят? Кто может тебя увидеть?).

– Девушка, помогите…

Поначалу она не замечает. Эта груда тряпок, рвотно-зеленых оттенков сидит на железной коляске, запах такой густой, что бомжа трудно разглядеть. Она и не хочет глядеть, замечает только свисающую с его головы длинную копну черных волос.

Она стоит только секунду, отходит назад. Он не может подняться на своей коляске по пандусу вверх.

– Вот тут ручки.

Она стоит неподвижно, делает было движение чтобы взяться за ручки, но не может, они кажутся ей сальными. Мгновенно ей чудятся блохи, которые должны перепрыгнуть на ее руки, хотя эта мысль и не оформляется полностью в ее сознании, погруженном в созерцании истин.

На полпути до магазина, она оборачивается – какие-то другие люди помогли бомжу на коляске. Она заходит в магазин и успокаивается, когда видит чистые полки с аккуратно разложенными упаковками еды.

Девушка, в которую пророс шиповник

Началось все с мелочи. Она съела много ягод шиповника. Потом она стала очень любить варенье из шиповника. Она стала срывать ягоды шиповника и есть прямо так.

На самом деле, она перестала вообще что-то есть, кроме шиповника, но нисколько не похудела, хотя мы думали, что это какой-то экстремальный вид веганства. В волосах она начала находить ветки и листики.

Клитор ее по вкусу напоминал барбариску. Так это началось, а закончилось тем, что ее суставы были вывернуты наружу, ветки проходили сквозь печень и вырывали артерии со всеми сосудами, вены, бледно-розовые, лежали на ней, как паутина. Она не могла дышать, потому что в трахее у нее распустились цветы. Зато ее освободили от занятий физкультурой. Мы старались держаться от нее подальше, особенно я, потому что я терпеть не могу барбариски.

Но она ходила за мной. Представляете какое зрелище, за тобой носится вывороченное кустом тело, которое с трудом дышит и булькает вместо разговора. Я много раз пыталась с ней порвать. Я говорила ей:

– Послушай, нам было весело и все такое, но я не готова к серьезным переменам в жизни.

Ответом мне были только бульканья. По ночам я стала запирать дверь, но она забиралась по стене и открывала окна тонкими, гибкими ветками. Вскоре весь мой подоконник походил на цветник старой сумасшедшей.

Все говорили мне, что я слишком помешана на внешности и не замечаю внутреннего. Но я видела ее внутренности, точнее, не хотела их видеть.

– Сами то вы с ней не тусите, почему я должна сидеть и придавать форму ее листве?

– Потому что ты хороший человек.

В конце концов я сдалась. Она сидела у меня в комнате – из своей комнаты ее выгнала соседка. Я занималась своими делами, она готовила мне чай из шиповника.

Я как-то сказала ей, чтобы она хотя бы убирала проклятые ягоды за собой, но она не слушала. Она обнимала меня всеми своими ветками.

В своих волосах я стала находить листики. Она трогала меня постоянно, и я чувствовала, какие у нее крепкие ветки, и в конце концов она проросла и в меня.

– Ну вот, я же говорила, этим все и кончится, – жаловалась я своим друзьям.

– Но зато теперь она не чувствует себя одинокой.

– Так то оно так, но лучше бы я ее убила, – вздыхала я и обматывала бинтом дырку в руке, через которую росла ветка. Это было очень больно, но тут уже ничего не сделаешь. В кишечнике моем поселились птички-синички. «Пожалуй, в этом что-то есть», – подумала я, когда легкие стали покрываться зеленью.

В конце концов двери нашей комнаты не открывались из-за зелени. Мне говорили, что это романтично. Что мы образец идеальной пары, ведь мы все время вместе. Любовь, говорят они, это всегда быть вместе. До конца жизни.

Электроприборы нападают на человечество

Электричество в моей комнате взбунтовалось. Оно работало не в том направлении. Все мои приборы заработали разом, и кажется, в них стало так много электричества, что они стали заниматься сексом между собой и производить уродливое потомство. У меня появился холодильник внутри мультиварки, мой компьютер соединился с моим феном, мой утюг звонит не переставая, и, чтобы ответить на звонок, приходится терпеть горячий пар на лице.

Но я уже привыкла.

Потом они стали нападать на меня. Их безумное либидо распространилось на все части моего тела. Я стала матерью десяти детей, которые беспрерывно размножаются и снова нападают на меня. Не знаю, чем все это кончится. Я пишу это письмо собственными волосами на своем животе, в котором через сетку сосудов и жира можно различить экран компьютера. Ко мне заходила женщина, у которой я снимаю квартиру, она потребовала, чтобы мы переселились, потому что квартира расчитана на одного человека, максимум небольшую нуклеарную семью, но никак не инцестный выродок. Я ответила, что нет никакого инцеста, если дети от тебя и тебя только, ну и может Стива Джобса.

Тогда она притащила охранника. Но охранник подумал, что спятил и так испугался, что действительно сошел с ума. Его забрали. Его сложно винить, я и сама не знаю, как к этому относиться.

Наконец, владелица комнаты зашла к нам, и ее тут же поглотили мои дети и электричество. Я четко осознала ее конструкцию, все нервные импульсы в ее мозгу стали моими, так что она вмиг просветлела и поблагодарила меня за то, что я прибавила ей немного импульсов и убрала ненужные. Теперь она просто присобачена к стене какой-то кровавой и липкой массой, половина ее мозга уютно подсвечивает нашу комнату. Но так дальше продолжаться не может. Пора наконец выбраться из этой комнаты, потому что один из моих внуков с синдромом гиперактивности постоянно натыкается