class="p1">– Когда ей ночевать негде было, ты куда ее послал? На вокзал? С детьми?

Новостная передача по телевизору кажется оглушительной. И вдруг сестра его, которая до этого имела выражение смиренной грусти, вдруг будто и сама вспоминает, как это часто бывает, что такое и в самом деле произошло, и разозлилась.

– Действительно, давай иди на вокзал. Как меня послать ты мог, а как теперь…

– Не было такого, – Максу стыдно и он отворачивается, он даже встает, а сестра идет за ним, вытирая руки полотенцем.

– Не было? Как не было?

– Ну прости меня, ну дай мне денег немного.

Сын, воодушевленный таким поворотом дел, открывает дверь, чтобы Максу можно было выйти. Но Макс остается. Если не получить деньги сейчас, то уже все, прийти можно только дня через два, а то и три. Он игнорирует открывшуюся дверь и поворачивается к сестре.

– Зачем ты это вспоминаешь вообще? Когда это было?

– Ну как, ты иди на вокзал.

– Не могу я туда пойти.

– Ах, не можешь…

– Ну дай тысячу хотя бы на такси до дома.

Что ты, пешком дойти не можешь?

– Не могу, у меня ноги болят.

– Потому что ты с четвертого этажа упал, что ты думал, новые тебе пришьют? – встрял сын матери, пытаясь отвести ее подальше и выставить из дома. Наконец, Макс смиряется. Ладно уж, надо прийти, когда Миши не будет дома, и поговорить. Даст, никуда не денется.

Макс возвращается к себе, не слушая разговоры своей жены – такой же алкоголички, как он, которая носит очки, и выглядит на удивление обычно, даже вполне прилично, только когда кричит начинает переходить на самые грубые выражения.

– А ты сюда чего явился?

– Куда хочу туда и прихожу. Это и моя квартира.

– Какая твоя квартира, ты свою квартиру сдаешь.

– А на чьи деньги мы живем? А?

Он расстроен после сегодняшнего неудавшегося похода и потому поддерживает ссору и в конце избивает ее. Затем садится писать свой шедевр, поэму посвященную матери с детьми, которая спит на вокзале.

Он умер в своей квартире, потому что был мерзейшим гадом из всех, кто когда-либо писал триолеты в школьной тетради.

И слава его разошлась по миру.

История полна любви

В штаб корпуса.

Доношу, что был жаркий бой в устье реки. Противники были вооружены английскими винтовками и револьверами. Мы отступили, из-за чего те напали на Аил, зарублено и искажено 18 человек, так же известно о казни тринадцатилетнего летнего мальчика.Голод усиливается, вместе с этим возможно нарастание конфликта, может вылиться в восстание.

Антипьеву.

Сообщаю, что кавалерия наша опоздала, и пришли мы в уже разоренный аил, но противник оказался неподалеку. Мы спрятались, боевой дух упал из-за отравленного колодца, вытащили из него тело старика, не опознан. Враг иногда ведет перестрелку, мы почти не отвечаем. Колядов навел такую панику, что я чуть его не пристрелил. Прошу выслать нам вагон апельсинов, жара невыносимая.

В штаб корпуса.

Могу сказать, что 3 полк это шайка, а не армия. Было приказание разобрать мост, но мы не выполнили приказание, у плененных басмачей нашли гашиш. Однако все солдаты, шатающиеся с оружием, устранены и подвергнуты дисциплинарным мерам. Один стал стрелять по своим, но его тут же остановили. Зачем? Зачем, зачем, зачем, зачем.

Антипьеву

В **й аул прибыли казаки и киргизы численностью в 300 человек, прибыли с севера, режут всех, забирают скотину, Аня, где же ты?Пулеметы стреляют по девять раз, дальше заклинивает. Тяжело думать. Неужто ты и в Ленинграде? Нужно остановить поезд и сесть на него.

Не понимаю, как она убедила меня поехать в Фергану, но тогда мне было совершенно нечего делать. Самал уволили из архива института истории после того, как нашли ее полуголой посреди документов, где упоминалось только одно имя – Остафий Беглов. К своей груди она прижимала портрет юноши, моего ровесника, он был комиссаром и убивал людей. Сквозь огрубевшее его лицо проступала юность, покоряющая и покорная, а глаза были светлыми и прозрачными даже на старой, оборванной фотографии.

Мы шли долго, она утверждала, что узнает место, где он умер. Я была уверена, что Самал не права, но все же искала вместе с ней. Вид степи ночью настолько отвлек меня, что я даже не заметила, когда мы остановились. Самал схватила меня за руку, и я увидела ее страшное, возбужденное лицо.

– Он умер здесь.

Я ничего не ответила. Самал стала топтаться, потом упала и стала рыть землю голыми руками. Вспомнив что-то, она вытащила из кармана пальто лопатку для работы в саду. Я в ужасе уставилась на нее. Одно дело погулять на месте, где погиб мистический возлюбленный, другое дело устраивать археологические раскопки в поисках его трупа.

– Что вы делаете?

– Я его откопаю.

– Не надо!

Я испугалась, будто она могла откопать восставшего из мертвых. К тому моменту мое собственное чувство реальности было расшатано нескончаемыми разговорами, письмами, донесениями из прошлого века. Самое дикое в таком рысканье по прошлому – потом оно превращается в реально существующее, хотя бы и в воспаленном мозгу старой кошатницы. Безумная женщина рыла землю и громко звала своего возлюбленного.

Помоги мне! – нетерпеливо взглянув на меня через плечо, сказала Самал. Я села рядом с ней и помогала по мере сил копать землю. Пахло грязью и полынью, грязь липла и лизала ладони. Самал между тем продолжала остервенело копать землю, и ее невнятное бормотание его имени и тихих стонов приобрело спокойствие – она самозабвенно молилась.

– Я побегу на этот голос и настигну Тебя. Не скрывай от меня лица Твоего: умру я, не умру, но пусть увижу его. Ты же всегда один и тот же: все завтрашнее и то, что идет за ним, все вчерашнее и то, что позади него. Ты превратишь в сегодня. Ты превратил в сегодня. Что мне, если кто-то не понимает этого? Пусть и он радуется, говоря: «Что же это?» Пусть радуется и предпочитает найти Тебя, не находя, чем находя, не найти Тебя. От подобного странного богохульства я удивленно смотрела на нее. Она даже не была христианкой.

Яма, тем временем, становилась все глубже, хотя в ширину она была совсем небольшой. Наконец я встала на ноги.

– Я пойду в юрту, здесь слишком холодно. Пойдемте со мной, мы закончим завтра.

– Останься еще на час! – завопила Самал и, наконец, я явственно осознала, что она рехнулась. Я растерялась и снова взялась помогать. Она опускала руку вниз, черпая землю. Через час Самал в изнеможении легла рядом