Надо отметить, что первые славянские хронисты вынуждены были фактически конструировать историю своих народов, опираясь на имеющиеся источники. И сам Нестор, и его современник, чешский хронист начала XII века Козьма Пражский, и автор первой польской хроники Галл Аноним – все они имели в распоряжении совершенно конкретный набор источников: византийские хроники (те, в которых встречаются упоминания о славянах), а также различные устные предания и былины.

Среди византийских свидетельств основными являются хроника Георгия Амартола и хроника Иоанна Малалы. Есть еще несколько текстов, наподобие хроники Продолжателя Феофана, в которых тоже есть некоторые сведения по интересующей нас теме. Примечательно, что авторы всех этих источников хотя и упоминают славян, но в круг цивилизованных народов их не включают: то есть в византийских хрониках наши предки предстают, как правило, либо далекими соседями-варварами, либо опасными и вредными существами, чуть ли не с песьими головами, которые изъясняются на непонятном языке и своими вторжениями только беспокоят цивилизованный мир – но могут и оказаться полезными, если их на кого-нибудь натравить. В похожей манере, кстати, Тацит описывал германцев (достаточно подробно) и скандинавов (довольно скудно), так как сам не бывал в их землях и, соответственно, ограничился переработкой чужих свидетельств.

Итак, в то время как Нестор приступил к созданию своей летописи, его византийские коллеги насчитывали примерно семьдесят народов, история которых началась напрямую от Адама и Евы, через Ноя и остальных основополагающих библейских персонажей: по средневековым понятиям это считалось признаком благородного происхождения. Славяне в это число, как мы уже заметили, не входили, и мало кого интересовало, откуда они в действительности произошли. Поэтому перед Нестором и вообще перед всем современным ему славянским летописанием стояла крайне нетривиальная, в первую очередь мировоззренческая, задача: вписать свой народ в существующий контекст тогдашнего культурного мира. Для этого необходимо было в буквальном смысле конструировать историю славянских народов.

Нужно иметь в виду, что вся летописная история предельно этноцентрична, то есть в центре мироздания всегда находится тот народ, к которому принадлежит автор – хронист или летописец. Нестору и его современникам пришлось начинать издалека, применяя своеобразный фундаментальный подход – от истоков тогдашней хронологии, буквально от Всемирного потопа. В этом их труды во многом схожи с современными историографическими исследованиями, которые тоже описывают предмет начиная со сведений, максимально удаленных хронологически, но имеющих хотя бы какое-то отношение к данной теме, в данном случае – к этногенезу славян.

Открыв «Повесть временных лет» (например, в Лаврентьевском списке), мы заметим, что повествование далеко не сразу начинается с Рюрика. Сначала идет речь о Великом потопе, о том, как от трех сыновей Ноя произошли все известные человеческие расы и как внутри одной из этих рас зародились славяне, то есть наши прапрапрадалекие прадеды. А уже потом, после подробного описания, где их племена расселились и какими именами назывались, Нестор обращается к Рюрику, приглашенному править в одно из таких племенных объединений. Четких хронологических рамок здесь нет: летописец использовал довольно расплывчатый, но вполне говорящий термин «во многих временех», то есть очень нескоро. Поэтому, рассуждая о пресловутом «норманнском вопросе» (по правде говоря, довольно малозначимом в общем историческом контексте), в первую очередь нам нужно разобраться с тем, кто такие славяне и откуда они произошли.

Все славянские летописцы с разной степенью уверенности концентрировали происхождение славян на Дунае. Это была своеобразная отправная точка. Следующим шагом потребовалось определиться с предками. Естественно, пришлось опираться при этом исключительно на былинные предания, которые являются образцами народной памяти, уходящей в очень большую историческую глубину, но практически не обладают достоверностью. Мы не имеем никаких оснований рассматривать их как объективные данные, однако они помогают сконструировать собирательные образы легендарных предков. Например, чехи, как это ни удивительно, произошли от Чеха, Киев основал Кий, и так далее.

Готовых однозначных ответов здесь нет. Происхождение славян – это поле, с одной стороны, в высшей степени рискованных предположений, а с другой стороны – более или менее обоснованных гипотез, при крайней необъективности объективных данных. Поясним, что имеется в виду. Археологические факты, а также данные лингвистики и генетики – это вполне объективные сведения, так как их можно проверить методами естественно-научных дисциплин. Взять, к примеру, лингвистику: она имеет дело с письменными источниками и живыми языками, а из этого материала ученые могут добыть очень много объективных данных. Они, безусловно, поведают нам о гигантском пласте изменений, происходивших в славянских языках, в том числе и в той его части, которая впоследствии превратилась в русский, на протяжении тысячелетий, вплоть до истоков – общего праиндоевропейского языка.

Однако в то же время все добытые сведения, к сожалению, оказываются предельно необъективными, ведь изучая изменения в языке, мы погружаемся в такие временные слои, где достоверность лингвистическо-математических формул не имеет носителя, потому что в тех глубинах еще нет письменности. Более того, зачастую нет устойчивого сформированного этноса-носителя. Стало быть, мы не можем сказать наверняка, насколько данная лингвистическая группа, традиционно связываемая с определенным ареалом обитания, соответствует тому или иному народу.

Не надо забывать, что все современные народы, населяющие нашу планету, в те далекие доисторические времена имели совершенно иной облик. Если бы даже удалось проследить нашего прямого генетического предка до такой седой древности и встретиться (а тем более заговорить) с ним, то мы бы его испугались, не узнали и уж абсолютно точно – не поняли бы ни слова. То есть этот человек, конечно, является нашим пра-прапрапрапрадедом, но он окутан настолько далекой древностью, что мы не можем сказать о нем ничего определенного.

Что происходит, например, в археологии? Ученые уже не один десяток лет выкапывают из земли огромные пласты материальной культуры, подвергая их вполне объективным методам изучения и привязывая ко вполне определенным археологическим вехам. Однако, будем справедливы, далеко не всегда можно с полной уверенностью заявить, что мы знаем о конкретном горшке всё: кто его сделал, с какой целью, – если на нем ничего не написано и не нарисовано. Таким образом, объективно существующий горшок оказывается во власти полной необъективности, потому что относительно него мы вынуждены ограничиваться предположениями.

Для начала скажем о том, откуда мы знаем про ранних славян. Правильнее говорить о них не как о славянах, а скорее, как о протославянах или праславянах. Первые сведения о них мы получаем от античных, а именно – от римских авторов. Плиний Старший в своей «Естественной истории» примерно в середине I века н. э. писал, что восточные земли Балтийского моря населены вплоть до реки Вистулы (то есть Вислы) сарматами, венедами, скирами и гирами. Это сообщение Плиния о венедах считается первым упоминанием протославянского или праславянского народа. Здесь, правда, следует иметь в виду, что более поздние письменные источники уже относят венедов к славянам (по крайней мере, к славянскому кругу обитания). Впрочем, данные источники не являются документальными свидетельствами, и воспринимать их следует как обобщенные повествования. К тому же названия, которые одни народы давали другим, – характеристика крайне необъективная и вряд ли на них можно опираться в научных изысканиях. Например, всех, кто жил за Черным морем, греки называли скифами.