везде натыкаясь на других пастухов, я узнал, что свободных пастбищ в нашем ущелье не осталось. Хитрый Ауес ничего мне не сказал об этом, хотя не мог не знать. Что оставалось делать? Возвращаться домой и оставаться без подработки? Нет уж, мы с Бечо сдаваться не станем! Я вспомнил о старых ячьих пастбищах высоко в горах, о которых мне когда-то рассказывал отец. Там, наверху, у самых ледников, в глухих местах, где не встретить других людей, давным-давно наши предки пасли одомашненных яков. Потому и остались в памяти как ячьи. Вообще-то это наша семейная страшилка и рассказы о ячьих пастбищах сводятся к тому, что людям надо обходить эти места стороной. Не помню, о чем там, в точности, рассказывалось. По-моему, о какой-то проклятой земле и пещерах, где обитают демоны. Отец вообще любит всякие такие старинные предания и рассказы, якобы передающиеся из поколения в поколение. Я же никогда не придавал им значения. Ну, по крайней мере, с тех пор, как вырос. А в душе всегда хотел там побывать и увидеть места из преданий своими глазами. Только вот сомневаюсь, что там никем не занято. Насколько я успел понять за сегодня, разведение баранов в наше время стало приносить настолько хорошие прибыли, что вся отрасль в наших местах уже поделена. Вряд ли там пропадает хорошее пастбище, если оно там есть.

И вот мы с Бечо гоним нашу отару, не отвлекаясь на красоту природы вокруг.

Про себя я давно решил, что если и там мы не найдем свободной кошары, я обойдусь и без крыши над головой. Все равно пробудем в горах, ночуя под открытым небом, несколько дней или даже пару недель. Пока я не отдохну от города и не надышусь свободой. Мой верный Бечо всегда меня поддержит и не станет роптать, даже если спать придется вполглаза и собирать баранов по ночам, не давая им разбрестись в темноте.

Мы дошли до места уже вечером, после заката и перед самой темнотой. Я сразу понял, что это то самое место, хотя никогда прежде здесь не бывал. На огромном альпийском лугу, поросшем сочной травой стоял старинный загон для скота, связанный из сухих веток деревьев. А рядом, глядя на нас единственным темным окошком маленькая кошара. Оказавшаяся, к моему удивлению и радости, свободной.

Ночь мы с Бечо провели под крышей и в тепле, разведя огонь в старинном очаге и протопив маленький домик. Деревянная дверь запиралась изнутри толстым деревянным засовом, под столом оказалась стопка помятых кастрюль и целая коробочка соли. Этой кошарой конечно пользовались. Но очень давно. Видимо, из-за ее неудобного расположения, очень уж далеко было сюда гонять отары. Топчан, сколоченный из грубых досок, стоял в углу, но никаких одеял или шкур в домике не нашлось. Пришлось спать так. Бараны наши отлично переночевали в загоне, оказавшемся совершенно целым. Внутри его даже протекал маленький чистый ручеек, перерезающий луг пополам и впадающий в речку.

Первое утро выдалось сырым и туманным. Я продрог, несмотря на то, что камин горел всю ночь. Было бы неплохо иметь здесь теплое одеяло и подушку, но, потихоньку что-нибудь придумается. Здесь можно простоять, не сходя с места, не меньше двух недель с нашей небольшой отарой. Половину оговоренного с Ауесом срока. Когда же трава на лугу закончится, баранов можно отгонять днем на склоны неподалеку и возвращаться на ночевку сюда. А через месяц просто спускаться в село и получать свою оплату, которой хватит месяца на три. Все складывалось очень хорошо и я был в отличном настроении, предвкушая, как расскажу дома о том, как прожил месяц на ячьем пастбище и как удивится отец.

Солнце первого дня как раз поднялось в зенит, когда все началось. Бараны мирно паслись на лугу, неподалеку от загона, а я, изучая окрестности, прошел выше, поднявшись немного на водораздел. Туда, где виднелись серые скалы. Бечо бежал за мной, то опережая, то отбегая в сторону. Обнюхать какой-нибудь куст или норку суслика. Я был уже довольно высоко и выпустил его из виду, когда услышал, как он жалобно взвизгнул где-то в стороне. Я резко остановился и стал озираться. Мне показалось. Что я слышал его справа и я быстро пошел в том направлении. — Бечо! — звал я его. — Бечо! Но пес не отзывался. Хотя всегда отвечал своим глухим лаем на мой призыв. Что могло напугать собаку, которая доходила мне до груди в холке и весила около восьмидесяти килограмм? И если он с кем то не справится, то что смогу сделать я? Я и сам ощутил укол страха и не знал, что мне делать, продолжая быстро идти туда, где слышал его последний раз.

Вдруг я увидел, за небольшим провалом в склоне, проточенным маленьким родничком, торчащий из наклонной земли склона небольшой скальный останец. А оттуда вылезающего задом наперед Бечо. Я бросился бежать к нему, а он, выбравшись из пещеры, припал мордой к земле и тер лапами нос, тихонько поскуливая. Точно также как тогда, когда его еще маленького и слишком любопытного щенка, тяпнула за нос пчела.

У меня отлегло и я, подбежав к нему, насмешливо с ним заговорил. — Что, Бечо, влез в чей то дом без спроса? Наконец он перестал тереть нос и выпрямившись, посмотрел на меня так виновато и жалобно, что мне снова стало не по себе. Его трясло от страха и он косился на нору, откуда только что вылез. Сейчас, подойдя ближе, мне показалось, что оттуда тянет тухлятиной. Может быть это медвежья берлога? И медведь сидит внутри, вцепившись в морду, забравшемуся без спроса волкодаву? Но на Бечо не видно никаких ран или царапин. Может быть дома только маленький медвежонок? И вот-вот вернется взрослая медведица? Я позвал Бечо и повернувшись, быстро пошел вниз. Туда где виднелись наши пасущиеся бараны. Он следовал за мной, опустив морду и смотря вниз. Здесь, в этих краях не водятся медведи, но, может одна самка все же пришла откуда-то? Иначе чем объяснить испуг собаки, которая за всю свою жизнь в горном селе не боялась ничего? Спустившись, я стал загонять баранов в загон. Он также был полон травы, как и весь окружающий луг. Корма им сегодня хватит и там, а мне сейчас не до них. Бечо, обычно с удовольствием помогающий гонять баранов и пугающий их своим глухим басовитым лаем до дрожи, сейчас совсем мне не помогал. Он сел на землю у кошары и сидел, глядя вверх