мне, антиграве, и как некоторые высокопоставленные представители компартии Узбекистана вкупе с начальником Пятого отдела КГБ Узбекистана полковником Усмановым намеревались использовать это поистине революционное изобретение в своих корыстных целях.

Генерал-лейтенант слушал, бросая на меня время от времени короткие внимательные взгляды.

— Ставь запись, — потребовал он, когда капитан закончил.

Петров достал катушку, поставил, включил магнитофон.

Лёгкий шорох. Тишина.

«Здравствуйте», — услышал я свой голос и следом Наташин: «Здрассьте». «Здравствуйте, здравствуйте, молодые люди, — это уже товарищ Шаниязов. — Проходите, присаживайтесь…. Меня зовут Акил Ровшанович…»

Запись вышла на удивление чёткой. Умеет работать Комитет госбезопасности, умеет.

Бесчастнов слушал внимательно, с непроницаемым лицом, чуть склонив голову набок. Только в одном месте, когда Шаниязов упомянул полковника Усманова, на мгновение сузил глаза.

Пока генерал-лейтенант слушал, я вошёл в орно, чтобы оценить его ауру.

Быстрый и глубокий ум. Мгновенно оценивает ситуацию, просчитывает на несколько ходов вперед. При этом осторожен и в меру честолюбив. Не предаст. И другим предательства не простит. Здоровье… Давление повышено, лишний вес, возраст. Сосуды, сердце. Не критично пока, но… Курит, понятно. Что ж за беда у них у всех на Земле с этим курением, просто повальная какая-то беда. Курят все, как подорванные, начиная от детей моего возраста и даже младше и заканчивая стариками, которым скоро в могилу. Потому и скоро, что курят.

Запись кончилась.

Я прямо видел, как поднимается давление у генерала-лейтенанта. Э, а вот этого не надо, сигарета вообще ни к чему сейчас.

Вышел из орно.

Бесчастнов уже сунул в рот сигарету и собирался прикурить от зажигалки.

— Не нужно, товарищ генерал-лейтененат, — сказал я.

— Что?

— Не нужно сейчас курить. Минут через пять-десять можно, не сейчас. У вас давление скакнуло от неприятных известий. Сигарета сейчас только хуже сделает.

— Ты-то откуда знаешь? — серо-голубые глаза Бесчастного, казалось, готовы были пробурить меня насквозь.

— Разрешите доложить, — сказал Петров. — По неподтверждённым данным этот юноша не только антиграв изобрёл и построил. Он умеет лечить руками и каким-то образом видит, чем болен человек.

— Как это — видит?

— Глазами, Алексей Дмитриевич, — сказал я. — Позвольте? Не нравится мне ваше давление.

Встал со стула, подошёл к генералу:

— Повернитесь ко мне лицом, пожалуйста.

Он развернул кресло.

— Я коснусь ваших висков пальцами, это не больно и не долго. Закройте глаза и попробуйте расслабиться. Представьте, что вы сидите на берегу лесной речки. Вода журчит. Солнышко. Облака. Птицы в лесу перекликаются…

— Ширенка, — улыбка тронула полные губы генерала. — Речка моего детства. Подойдёт?

— Лучше не бывает, — заверил я.

Понятия не имею об этой речке, но уверен, что для моего пациента сейчас и впрямь лучше не бывает.

Мне хватило трёх с половиной минут, чтобы снизить хозяину кабинета давление до нормального. Ещё две — закрепить успех, чуток поработав с сосудами и сердцем (никакого серьёзного вмешательства — так, лёгкая настройка энергетических полей, которые имеются не только у всякого живого существа, но и у всякого живого органа).

Убрал руки, вышел из орно.

— Можете открыть глаза.

Генерал-лейтенант открыл глаза, поморгал, прислушиваясь к себе.

— А ведь хорошо! — воскликнул радостно-удивлённо. — Прямо сил прибавилось, — он повёл широкими крестьянскими плечами. — И курить не хочется. Чудеса. Как ты это делаешь?

— Могу объяснить. Но, первое, — это долго. И второе — получается не со всеми, не всегда и не со всякой болезнью. Это к тому, что не стоит на меня в этом плане серьёзно рассчитывать. Чуть помочь — да. Но не более того.

Мы встретились с генералом глазами. По-моему, он всё понял быстро и правильно.

— Хорошо, — сказал Бесчастнов. — С этим потом. Сначала — Усманов.

Вызванный немедленно полковник Усманов Ибрагим Хикматович поначалу талантливо сделал вид, что он совершенно не понимает, о чём речь. Однако под давлением неопровержимых доказательств, в конце концов, признался во всём. Мне даже не пришлось помогать. Ну, разве что самую малость и совершенно незаметно.

— Погоны, конечно, придётся снять, — сказал ему Бесчастнов.

— Если я сниму погоны, долго не проживу, — криво усмехнулся Усманов.

— Ничего. Я позабочусь, чтобы прожил. Семью тоже не тронут. Но при одном условии. Мне нужны все. Абсолютно все.

— Хорошо, записывайте…

Когда через час Усманова увели, я понял, что голоден. О чём и сообщил присутствующим.

— Я тоже хочу есть, — сказала Наташа. — И ещё очень беспокоюсь, как там наши родители и твои дедушка с бабушкой. Сейчас уже шесть вечера. Мы должны были давным-давно быть дома, они, наверное, с ума сходят.

Бесчастнов ткнул клавишу селекторной связи:

— Татьяна Владимировна, бутерброды с хорошей колбасой и чай на всех. И хлеб, пожалуйста, режьте потолще, как я люблю, а не как вам мой врач шепчет.

— Перекусим, — сообщил он. — Нормально потом поедим, сейчас времени нет. Телефон у вас дома есть, Наташа? Должен быть, если папа такую должность занимает.

— Да, есть.

— Диктуйте номер, — генерал-лейтенант снял трубку.

— Алло, — произнёс он через минуту. — Добрый вечер. Это квартира Черняевых? Илья Захарович? Вас беспокоит генерал-лейтенант Бесчастнов Алексей Дмитриевич. Председатель Комитета госбезопасности Узбекистана. Нет, не шутка. Слушайте меня внимательно…

— Ну вот, — сказал он через пять минут, кладя трубку на рычаги. — Через два — два с половиной часа твои, Наташа, родители и твои, Серёжа, дедушка с бабушкой и прабабушка будут здесь. Поживут в Ташкенте день-два, пока мы разные дела не уладим. На всякий случай.

— Где поживут? — спросил я.

— Имеется у нас для подобных случаев специальное жильё, — сообщил Бесчастнов. — Не волнуйся. За ними присмотрят.

— Есть ещё одна семья, которую нужно привезти в Ташкент, — сказал я.

— Кто?

— Кофманы. Муж и жена. Иосиф Давидович и Эсфирь Соломоновна. Там же, на Металлургов живут, в Алмалыке. Адрес я скажу. Телефона нет.

— Евреи, — утвердительно произнёс генерал-лейтенант. — Куда ж без них… Это с помощью Кофмана золото достали, я правильно понимаю?

— Так точно, — сказал Петров.

— Без Кофманов вообще бы ничего не вышло, — сказал я. — Вопрос был не только в золоте, а в его техническом использовании. Иосиф Давидович ювелир и проделал сложнейшую ювелирную работу. Не знаю, кто бы сумел сделать так же.

— Ага, так он ювелир?

— И ветеран войны. Танкист. На окраине Будапешта его танк подбили, а мой дед его спас. Дядю Юзика, не танк. Танк сгорел.

— Я понял, — кивнул Бесчастнов. — В Будапеште, значит. Надо же, как мир тесно устроен. Сколько живу, столько удивляюсь. У нас с Юрием Владимировичем, — он покосился на портрет Андропова, — тоже в Будапеште было дело в пятьдесят шестом… — по его лицу пробежала и пропала короткая тень воспоминания, — Ладно, и Кофманов привезём. Что-нибудь ещё?

Прошло время, и я узнал, что Ювелиром звали иногда председателя КГБ СССР