Кричать надо было, когда этот беспутный во двор вошёл. Не выйди я, так и помёрз бы.

— Тася… сестрица… они за мной пришли… — пробормотал еле слышно Андрюня и снова лишился чувств.

Таисия подхватила ослушника под микитки и поволокла в избу.

Через некоторое время он стонами и плачем разбудил Павла и кузнеца. Сестрица не пожалела кипятка с запаренными травами, и бедолага ошпарил рот.

— Ну, рассказывай, кто за тобой пришёл? — грозно спросила она, уперев почти мужские кулаки в пояс.

Андрюня пальцем смахнул обваренную кожу и жалостно взвыл. Но родственники и кузнец уставились на него непримиримо. И он начал рассказ:

— Как трясти начало, варнаки с кладбища поразбежались. Я уж обрадовался, подумал, что побоялись провалиться в могилы или под упавшим склепом оказаться. А тут позавчерась в сторожке глиной печку обмазывал и глянул случайно в окно. А на дворе чужак одноглазый!.. Чёрный рот что лукошко!

Андрюня стал тереть ладонью глаза и не заметил насмешливых взглядов слушателей. Против варнаков — всяческого сброда, который был горазд и на любую пакость, и на кражу, и даже на убийство — у Мельниковых и кузнеца была немалая сила, почти звериное чутьё и отличные ружья. Подумаешь, чужак во дворе. Да пусть хоть пять разом…

— Пёс-то где? Тётка Матрёна оставляла тебе брата нашего Полкаши, — сурово спросила Таисия.

— Третьего дня сорвался с цепи! — Андрюня вскинул на неё умолявшие о сочувствии глаза.

Хороший сторожевой или охотничий пёс для жизни в предместье был важен так же, как многочисленная крепкая родня, стоил дорого. Бывало, за свою собаку охотник мог и против зверя встать. Но встречались и такие, как Андрюня, ни на что не годные людишки.

— Я признал в том, кто заглядывал, вашего пастуха! — выкрикнул Андрюня, но снова не произвёл впечатления.

— Пастуха схоронили… — напомнила ему Таисия, соображая, кто бы мог сунуть горячительного братцу, назначенному на общественные работы. Расплатиться-то ему нечем.

— Знаю! На нашем же погосте схоронили. А он в окно заглянул! — настаивал Андрюня. — Я утром вышел — под окном следы.

— Утром вышел? — не сдержала злобной усмешки Таисия. — Сам? Не дожидаясь, пока тебя кто-нибудь от мертвяка избавит?

Кузнец и Павел присели к столу, дожидаясь продолжения позднего ужина. Не портить же трапезу выслушиванием всяких бредней! Невестка Мельниковых, невысокая худенькая Саша, стала подавать им грибную солянку.

А Таисия продолжила разговор:

— Ну и кто за тобой приходил? Если ты ещё помнишь то, что тут наболтал.

— Да ты послушай, что далее было! — взмолился Андрюня. — Пошёл я в обход. На господской части всё нормально, а там, где упокоен люд попроще, кресты покосились. Пара сломанных попалась. А дальше их встретил…

— Толкает изнутри подземная сила, — перебила Таисия. — За грехи наши тяжкие пришёл час расплатиться. Ничего чудного в том, что кресты перекосило. На церкви вон колокольню повредило. Мы ж не побросали избы и не сбегли, как ты.

— Ну да, ну да… А если бы вы видели, как эти кресты без всякой тряски кто-то корёжит! — возразил Андрюня и обхватил голову руками.

— Батя с мамкой в Николино ездили, сами видели, как на кладбище кресты шевелятся, — раздался тоненький голосок Саши. — И соседка их говорила, что ходила к свёкру на сороковины, а на могиле — крест поваленный, ровно кто из песка выдернул.

Но на её слова обратили внимания ещё меньше, чем на Андрюнины.

Таисия недобро сверкнула глазами на братца и снова пошла в хлев.

Помощь кузнеца не понадобилась, корова отелилась во время глупых Андрюниных речей. Когда телёнка устроили в отгороженном углу у печи, Таисия сказала:

— Теперь пойдём на погост.

И кивнула сыну — одевайся.

— Я с вами, — прогудел немногословный кузнец.

— Не пойду! — взвыл Андрюня. — Ты даже не дослушала, что недавно, как стемнело, случилось.

— Слушаю, — ответила Таисия, снимая со стены ружья и подавая одно сыну.

— Они встали из могил-то! И по погосту ходили! Многих в лицо узнал. Я понял: они от земной тряски проснулись и решили, что я виноват. Я же у всех всегда виноват! Вот и пришли с собой меня забрать! — выкрикнул Андрюня и разрыдался. — Не пойду я никуда. К вам приполз…

— Пойдёшь. — Таисия накинула ремень на плечо. — Твое-то ружьецо где?

— Обронил… — пробормотал Андрюня и вцепился в лавку.

Мужики и Таисия замерли, уставившись на на него. Обронить ружьё… Да это смертный грех!

Павел резко шагнул к двери, забыв про старшинство. По обычаям, самый возрастной в семье, кроме дедов, конечно, не только ковригу разрезал за столом, но и первым шёл заступаться или отвечать. Андрюня остался на лавке.

За ним из-за полы занавески в женском углу наблюдали огромные Сашины глаза. Без всякого презрения, с пониманием и сочувствием.

Ветер разогнал тучи. Вместо снега в воздухе повисла искристая пыль. Небо со звёздным крошевом предстало бездной. От лютого мороза луна нацепила аж три короны и сделалась нестерпимо яркой.

Усы и борода мужиков тотчас обросли инеем.

— Снегу-то понавалило, — сказал Павел. — Дороги не видать. Без лыж не доберёмся.

— Топтаться станем — точно не доберёмся, — буркнула Таисия из-под завязанного по самые глаза платка. — А ну скоренько, по-охотничьи… Нужно же споймать тех варнаков, что моего брата обидели да погосту поругание учинили…

Кузнец вышел вперёд, за ним цепочкой потянулись сын с матерью. И легонько побежали по дороге, чиркая полами зипунов по снегу.

Ветер поднял колкую снежную пыль, резанул по глазам.

Кузнец вдруг встал как вкопанный, не снимая с плеча ружья.

— Петрович… — негромко окликнула его Таисия. — Ты чего?

Чёртов ветер погнал на них огромную, в рост человека, плотную позёмку, от которой ходоки волей-неволей отвернули лица да ещё и закрылись голицами — кожаными рукавицами на меху.

Когда стих противный тонкий посвист ветра, увидели, что за одной позёмкой следует другая.

Кузнец крякнул, Павел дрожавшим голосом забормотал охранную молитву, а Таисия простонала.

Потому что на них надвигались не завихрения снега, а мертвяки в развевавшихся на ветру саванах.

Впереди шёл Кузьма, бывший голова предместья. Он приходился свёкром соседке Сашиных родителей. Кузьма единственный тащил, согнувшись, свой крест на спине. Из брюха, еле-еле прихваченного крупными стежками, вываливалось что-то чёрное и тянулось следом. Когда кто-то из мертвяков наступал на эту черноту, Кузьма дёргался и приостанавливал шаг.

Безжалостная луна и сияние снега делали видными следы тления на покойниках.

Кузнец вдруг сорвал ружьё и выстрелил в призрачное шествие. Но оказалось, что оно вовсе не призрачное — невысокий скелет с остатками плоти и женского платья кувыркнулся и застрял в сугробе. Тёмная рука без нескольких пальцев, похожая на птичью лапку, затряслась, как бы