Герцог Лерма (тихо). Говорят, будто герцог Ольмедо убит сегодня ночью, в три часа, на рассвете, в нескольких шагах от садовой калитки дворца Мондехар.

Начальник стражи. С него станет... Он способен дать себя зарезать, лишь бы погубить мою кузину в глазах короля, который, как и положено великим политикам, склонен считать достоверным все вероятное.

Герцог Лерма. Говорят, будто вражда между герцогом и маркизой — одно притворство и что убийцу разыскивать не станут.

Начальник стражи. Герцог, такие новости не распространяют, пока не убедятся в их достоверности, а расписаться в этом можно только клинком, обагренным моей кровью.

Герцог Лерма. Вы сами спрашивали, что нового... (Отходит в сторону.)

Те же и маркиза Мондехар.

Начальник стражи. А, вот и моя кузина! (Маркизе.) Дорогая маркиза, вы так взволнованы, успокойтесь! Ради нашего спасения овладейте собой, за вами наблюдают.

Маркиза. Вернулся тот человек?

Начальник стражи. Но каким образом безвестный бродяга мог внушить вам такую тревогу?

Маркиза. Моя жизнь — в его руках. И не только моя, но и жизнь другого человека, который, несмотря на все меры предосторожности, возбуждает ревность...

Начальник стражи. Короля... Неужели он велел убить герцога Ольмедо, как об этом говорят?

Маркиза. Ах, и не знаю, что и думать!.. Я теперь совсем одна, беспомощна... покинута, быть может...

Начальник стражи. Положитесь на меня. Я буду, как охотник, зорко следить за нашими врагами! Я доберусь до самого их логова!

Те же и Кинола.

Кинола. У меня осталось всего тридцать дублонов, зато блеску на все шестьдесят... А? Благоухание-то какое! Маркиза может смело со мной беседовать...

Маркиза (указывая на Кинолу). Это тот самый?

Начальник стражи. Да.

Маркиза. Кузен, позаботьтесь, чтобы я могла поговорить без свидетелей... (Киноле.) Кто вы, мой друг?

Кинола (в сторону). Ее друг! Тот, кто владеет тайной женщины, всегда будет ее другом. (Громко.) Сеньора, я — человек, стоящий выше всяких соображений и обстоятельств.

Маркиза. Так можно очутиться очень, очень высоко!

Кинола. Это угроза или предостережение?

Маркиза. Вы слишком дерзки, любезный!

Кинола. Быть проницательным не значит быть дерзким. Прежде чем приступить к делу, вы хотите знать, кто я такой. Хорошо, я вам скажу. Мое настоящее имя — Лавради. Сейчас этому Лавради полагалось бы быть в Африке на каторжных работах сроком на десять лет — плачевная ошибка барселонских алькальдов. Кинола — это совесть Лавради, чистая, белоснежная, как ваши прелестные ручки. Кинола не знает Лавради. Разве душа знает тело? В вашей власти воссоединить душу — Кинолу — с телом — Лавради, — и это тем легче, что сегодня на заре Кинола находился возле калитки вашего сада вместе с теми братьями зари, которые задержали герцога Ольмедо.

Маркиза. Что с ним случилось?

Кинола. Лавради, конечно, воспользовался бы этим порывом искреннего чувства, чтобы выпросить себе помилование, но Кинола благороден.

Маркиза. Вы слишком заняты самим собой...

Кинола. И недостаточно занят им?.. Это верно. Герцог принял нас за простых убийц. А ведь мы лишь попросили у него взаймы под залог наших рапир, правда, час был неурочный. Прославленный Махораль, наш предводитель, бесстрашно теснимый герцогом, принужден был вывести его из боя посредством некоего приема, которым владеет он один.

Маркиза. О, боже мой!

Кинола. Такова цена блаженства, сеньора.

Маркиза (в сторону). Спокойствие. Этот человек знает мою тайну.

Кинола. Когда мы увидели, что у герцога нет при себе ни одного мараведиса — экая неосторожность! — мы оставили его в покое. Так как я был менее причастен к этому делу, чем остальные, — впрочем, тоже честные малые, — мне поручили проводить герцога домой. Вправляя ему карманы, я случайно обнаружил письмо, написанное вами, и, осведомясь о вашем положении при дворе, понял...

Маркиза. Что ты отныне богатый человек.

Кинола. Отнюдь!.. Что моя жизнь в опасности.

Маркиза. То есть?

Кинола. Вы не догадываетесь? Ваше письмо в руках у верного человека, и, если со мной приключится хоть малейшая беда, он вручит его королю. Ясно и понятно?

Маркиза. Чего ты хочешь?

Кинола. К кому вы обращаетесь? К Киноле или к Лавради?

Маркиза. Лавради будет помилован. Чего хочет Кинола? Поступить ко мне на службу?

Кинола. Безродные великодушны: Кинола вернет вам ваше письмо и не попросит у вас ни гроша, не потребует ничего, недостойного вас, и он рассчитывает, что вы не пожелаете зла бедному малому, у которого под лохмотьями бьется сердце Сида[3].

Маркиза. Дорого же ты мне обойдешься, плут!

Кинола. Вы только что называли меня: «Мой друг».

Маркиза. Но ты же был моим врагом.

Кинола. За эти слова, сеньора, я вам доверюсь и скажу все... Но только... Не смейтесь... Вы обещаете?.. Я хочу...

Маркиза. Ты хочешь...

Кинола. Я хочу... говорить с королем... здесь, когда он направится в часовню: сделайте так, чтобы он уважил мою просьбу.

Маркиза. Но о чем ты будешь его просить?

Кинола. О самом простом деле: об аудиенции для моего господина.

Маркиза. Объяснись, времени мало.

Кинола. Сеньора, я слуга ученого человека. И если бедность — признак гения, то гением, сеньора, мы одарены с избытком.

Маркиза. К делу!

Кинола. Сеньор Альфонсо Фонтанарес прибыл сюда из Каталонии, чтобы вручить королю, нашему государю, скипетр морей. В Барселоне его приняли за помешанного, здесь — за колдуна. Когда люди узнали, на что он дерзнул, его начали морить в передних. Одни предлагали покровительство моему хозяину, чтобы его погубить; другие брали нашу тайну под сомнение, чтобы ее выведать, — то были ученые; богачи, желавшие нас опутать, уговаривали пустить нашу тайну в оборот. Словом, пошли такие дела, что мы не знали, куда и деваться. Никто, разумеется, не отрицает могущества механики и геометрии, но даже лучшие из теорем мало питательны, и самое скромное заячье рагу полезнее для желудка. Ничего не поделаешь, и у науки есть свои слабые стороны. Всю эту зиму мы с моим господином согревались нашими проектами, а пищей нам были только наши мечты. А теперь, сеньора, мой господин в тюрьме: его обвиняют в сношениях с дьяволом, и, к несчастью, на сей раз святейшая инквизиция права — только черта мы и видели на дне нашего кошелька. И вот, сеньора, умоляю вас, внушите королю желание посмотреть на человека, несущего ему владычество, столь же необозримое, как то, которое подарил Испании Колумб.