голове. Ты живешь мечтами, прошлым, каким-то бессмысленным поиском ответов на вопросы, — чем угодно, только не реальностью. Ее ты признавать не желаешь, отвергаешь от себя, предпринимая бесконечные попытки бегства. Или, что еще хуже, замещаешь ее чем-то, что кажется тебе наиболее приемлемым. Ты идеализируешь все и всех, ты не готова принимать людей такими, какие они есть, но хочешь, чтобы тебя они принимали. И ты не можешь быть счастлива, только упиваясь мечтами, — тебе этого мало, ты жаждешь их воплощения, точной проекции воображаемого мира на реальный. При этом, если мечты осуществляются, твой фантазийный маленький мирок рушится, поглощаемый реальностью, и это тебя угнетает, вгоняет в тоску, поскольку жить настоящим здесь и сейчас ты так и не научилась. И знаешь, что страшнее всего, Элизабет? Это вывод. Так или иначе, выходит, что счастлива ты априори быть не можешь.

— И что же мне делать? — тихо спрашиваю я. Какой ужасный в этот раз диагноз.

— Перестать отождествлять счастье с поиском. Пока ты ищешь — твое счастье прячется. Расслабься. Позволь волнам спокойствия вынести тебя в открытое море. Наслаждайся каждым проживаемым мгновением, не пытаясь его анализировать. Перестань думать о жизни, ведь, когда ты думаешь о ней, то не живешь по-настоящему. Не ищи счастье в поиске — ищи его внутри, в себе самой.

— Спасибо, — после короткой паузы говорю я, размышляя над его словами.

Каков в них баланс между правдой и беспочвенными выводами? Насколько Эд действительно хорошо знает меня? Насколько мне можно принимать его слова на веру?

Я не знаю. Все слишком запутанно.

— Сегодня Рождество, Элизабет. Хандра не для этого праздника, — продолжает вещать Эд.

— Я вовсе не хандрю. Тебе не обязательно провожать меня до дома. Отпразднуйте с Мэтти Рождество как следует.

— Конечно, Элизабет. Спасибо. Ты уверена, что мне необязательно…?

— Уверена. Я дойду сама, заодно подумаю над твоими словами.

— Лучше попытайся открыть в своем сердце дверцу для духа праздника.

И когда он успел стать таким романтиком?

— Я попытаюсь.

Приподнявшись на цыпочки, я крепко обнимаю его, чувствуя запах нового парфюма — еще одного подарка Мэтти. Прежний Эд прекрасно обходился без этих штучек, новый — слишком много позволяет своей молодой жене. Впрочем, по-моему, им обоим это доставляет удовольствие.

— Передай Мэтти привет от меня.

— Хорошо. А ты передавай привет своему… этому… — Эд кривится. Между ним и «этим» никогда не было взаимопонимания, а антипатия возникла едва ли не в первый день знакомства, когда Вонка, снисходительно оглядев Эдвина с высоты своего роста, буркнул нечто весьма пренебрежительное.

Когда Эд удаляется, я открываю сумку и достаю на свет божий книгу Кутзее «Медленный человек» — подарок Эдвина на Рождество. Замерзшими пальцами пролистываю ее, пытаясь найти подсказку, совет, который бы указал мне на то, что я должна делать дальше, и глаза сами собой натыкаются на строчки:

— Почему вы называете меня черепахой?

— Потому что вы сто лет принюхиваетесь к воздуху, прежде чем высунуть голову наружу. Потому что каждый шаг стоит вам усилий.

Громко захлопнув книжку, я быстро убираю ее обратно. Выбрал ли Эд именно этот подарок, потому что хотел поделиться со мной историей под обложкой, или же во всем этом есть некий призрачный намек, некая проекция на меня, на мою суть?

Медленная Элизабет, которой каждый шаг стоит усилий. Есть ли в этом хоть толика правды?

========== Часть 2 ==========

Неспешно переставляя ноги, я бреду вдоль Миддлтон Авеню, не без интереса рассматриваю расфранченные витрины, толково заманивающие в центр торговли пустыми обещаниями потребительских сказок, и пытаюсь, безуспешно пытаюсь последовать совету Эда и «открыть в своем сердце дверцу для духа праздника». Но то ли мое сердце уже истощилось и не то, что прежде, то ли чья-то невидимая рука заперла эту дверь на щеколду, но факт остается фактом — я снова в стороне от мира и, по-моему, впервые в жизни не верю в Рождество. Напряженно пытаюсь вызвать из глубин подсознания правильные фантазии, но лишь яркие пятна, как огни салюта, вспыхивают перед глазами и сразу же исчезают, не оставив мне и толики сказочной пыли.

Глупая Элизабет. Глупые фантазии. И глупый-глупый мир.

К слову, по поводу глупости этого мира, у меня очередной банальный блиц-вопрос: что лучше — любить или быть любимым?

Мой ответ: ни то ни другое, потому что сам вопрос поставлен неверно. Потому что нет уточнения: а лучше для кого? Потому что у каждого свой ответ, свое мнение, своя правда.

Ну а если сократить круг исследования до одного субъекта, скажем, до меня, то какой окажется моя правда?

А вот это как раз очевидно. Горькой.

Наверное, я посылаю во Вселенную слишком большие запросы, когда хочу обладать и тем и другим, наверное, это не по правилам и так нельзя, нужно выбирать одно из двух, а у меня нет даже такой возможности, потому как выбор уже был сделан. Мне не свойственно ставить многое на карту, но я поставила, и, хотя исход партии еще не решен, комбинация у меня на руках невыигрышная. Только мама наивно убеждена, что я еще могу выйти победителем, но это лишь из-за собственного неведения и ошибочных представлений о правилах игры, в которую мы играем, — она не заглядывала мне через плечо, она ничего не знает о картах, которые я держу в руках, и о том, на что я готова пойти, чтобы сохранить эти карты.

Да, у меня есть своя правда, большая и горькая, и я никогда не решусь не то что выразить ее вслух — я в принципе не желаю облекать ее в словесную форму, даже в собственных мыслях. Пусть уж лучше она остается на уровне интуиции и скверных предчувствий, пусть так и будет спрятана где-то глубоко-глубоко, пусть мое сознание замурует ее в своих гробницах, я не хочу в нее верить, не желаю о ней думать, не собираюсь всю жизнь ею себя истязать. Хватит, я вдоволь настрадалась. Я буду верить в ложь, потому что ложь желанна и я хочу в нее верить. Я буду обманывать себя и всех вокруг, потому что секрет счастья скрыт в этом обмане. И я готова всю жизнь прожить иллюзиями, потому что другой жизни я не знаю, и, возможно, мне вовсе не дано ее узнать. Как бы то ни было, это очередной мой выбор, и его я тоже уже сделала.

Пока мои мысли блуждают по параллельным вселенным, здесь, в реальном мире, меня неожиданно толкает с тротуара быстро проносящееся мимо нечто, по пути, не успеваю я опомниться, вырывая