— Я позволил тебе увидеть только то, что счёл нужным. Прочувствовать мою боль и ненависть ко всему живому. Меня нельзя убить! Я бессмертный!

Я не мог ему ответить. В горле пересохло — там застыл комок запекшейся крови. Я лежал на земле, обращённый лицом в сторону битвы и наблюдал, как один за другим падают мои люди.

Вот Шиву спрыгнул с нематоды на голову хакасам и сходу начал раскидывать их по сторонам. Один еще живой и держится, но уже через мгновение на спину ему запрыгивает гончая и вцепляется зубами в голову, снимая скальп, а пробегающий рядом бес чиркает его острым когтем по шее и обезглавленное тело валится на землю.

«Спасибо, братцы, вы останетесь в моем сердце, пока оно еще будет биться. Настоящие воины! Истинные, чистокровные хакасы!»

Вот Астай удачно отмахивается дубиной и голова беса лопается, как спелый арбуз. Он наносит еще удар, и еще. Под его тяжелой дубиной валятся бесы. Но их слишком много. Слишком. Они берут Астая в кольцо. Сбивают с ног. Дальше я не вижу, твари наваливаются на него толпой, погребая под своими телами.

«Прости, Астай, что не уберег тебя. Я рад нашему знакомству и тому, что этот путь мы прошли вместе. Твои дети гордились бы тобой».

Стивен запрыгивает на Шиву, вгрызается ему в хребет, и у Шивы отказывают конечности. Мой пес сражается против адских отродий, как Бог. Хотя он и сам из этих мест.

«Добре, Стивен, добре. Хорошая собака. Хороший друг».

Жизнь стремительно покидала меня, тьма наполняла меня изнутри.

Сана. Она рядом. Склонилась надо мной и горько-горько плачет.

— Лю…

Я пытаюсь ей сказать напоследок главное, но губы не слушаются меня.

— Лю-ю…

— Я знаю, Лев. Знаю. Я тоже тебя люблю. Помни меня такой всегда. Прошу, живи и помни.

До меня доходит о чем она говорит. Я усиленно мотаю головой.

— Нет! Нет! Кха-кха! Нееееет!

Она не слушает меня. Касается губами моих губ и уходит по направлению к порталу.

Князь заливается самодовольным смехом.

— Ахахаха! Я добился! Добился своего! Слышишь меня, жалкий хронум⁈ Матерь Богов теперь будет принадлежать мне-е-е! Ахахаха-ахахаха!

Глаза обманывают меня, ведь силуэт Саны начинает светиться. Смех Асмодея прерывается, и он пытается бежать, но поздно…

Свет Матери Богов импульсами расходится в стороны. Адские отродья кричат и корчатся от боли. Их глаза вылезают из орбит. Они лопаются, как воздушные шарики, наполненные адским черным дерьмом и такой же черной кровью.

Портал с треском захлопывается. Асмодею некуда бежать. Его неповоротливая туша становится еще более неуклюжей, а волны света жалят его все сильней. Сана продолжает источать этот свет, ритм учащается. На моих глазах Асмодей обращается в камень. Слой за слоем на него накладывается прочный скальник, будто саркофаг. Так формируется горная гряда «Три сестры». Легенды лгали!

Мой голос наконец прорезается, и я кричу что есть мочи, чтобы Сана остановилась, вернулась ко мне, но она поглощена этим действом.

Происходит взрыв.

Темнота…

— А вот эта гора называется «Сундуки». Видите, на вершине камень, похожий на сундучок?

Я жив. Я в нашем времени. Я…

— Сана!

Водитель бьет резко по тормозам, а я вываливаюсь из салона авто. Судорожно осматриваюсь. Мы едем по полям Хакасии в Сыю, на малую родину Карелиной.

Меня разрывает изнутри. Эмоции вырываются наружу. Я не могу их контролировать.

— Ра-аааа! Сана! — кричу что есть мочи, уставившись в небеса.

Острые тысячи и тысячи игл пронзают мою плоть изнутри, глаза обволакивает темная пелена. Кровь Асмодея и в этом времени продолжает отравлять меня. Но на это плевать. Я потерял свою любимую!

Чакра Анахата кровоточит, ноет, пылает жарким огнём.

«Соберись! Соберись, Лев! Не все потеряно!»

Мои люди в полном недоумении, они не понимают, что происходит с их боссом. Они лишь безмолвно наблюдают за моими стенаниями.

Я выхватываю у Егора клинок и с усилием вонзаю его в руку. Меня пытаются остановить, но когда на раскаленный асфальт льется черная густая жижа, прекращают сдерживать мою руку.

— Все еще можно вернуть, Лев. Можно вернуть. Можно вернуть.

Твержу себе, как мантру, не стесняясь произносить это вслух.

Мы садимся в авто, мне предлагают повернуть в город, ведь «с твоей кровью какое-то дерьмо».

Я непреклонен, приказываю ехать дальше. Спохватываюсь:

— Стивен! Где мой пес⁈ Где Стивен⁈

— Да вот он, вот.

Мне указывают на едва дышащего Стивена в глубине салона. Я бросаюсь к нему, прислушиваюсь к его неровному, прерывистому дыханию.

Он сильно потрепан, но жив! Его бок помят. Даже невооруженным глазом видно, что у Стивена переломаны ребра. Возможно даже перебит позвоночник.

— Быстрее поезжай! Быстрее, мать вашу!

Один Молох был спокоен, будто бы что-то знал или он всегда такой: безучастный и отрешенный.

До других наконец дошло, что с псом, да и со мной, что-то не так. Вопросов лишних никто не задавал, но все были крайне напряжены. Пытались сунуть мне аптечку. Вот только толку от нее.

— Потерпи, малыш, скоро мы будем на месте.

Я лег рядом со Стивом, поглаживая пса по жесткой шерсти, а в голове крутилась одна мысль:

«Я должен вернуть ее!»

Пока водитель мчал нас по разбитой гравийке, я пересчитал ребрами каждый камушек, что попадался нам на дороге.

Стивен был плох. Он не приходил в сознание на всем протяжении пути. Я прислушивался к его дыханию, готовый в любой момент восстановить работу сердца. По крайней мере, я надеялся, что работать с собачьим насосиком ничуть не трудней, чем с человеческим (таким навыкам был обучен).

— Может быть остановимся в Ефремкино? — осторожно предложила Марина, но по укоризненным взглядам попутчиков поняла нелепость своего вопроса.

В машине сохранялось сильное напряжение. Я раздумывал, стоит ли рассказывать кому-то о нашем путешествии во времени или же сохранить это в тайне. Что даст моим людям эта информация? Наверняка только