Во-первых, мы вспоминаем о своих страхах, когда оказываемсяв обстоятельствах, провоцирующих эти страхи. Не будь этих обстоятельств, мы обэтих страхах просто не вспомнили. Например, если я панически боюсь тараканов,то вряд ли вспомню об этом, сидя в лекционном зале.

Во-вторых, есть в нашем арсенале страхи, о которых мы ивовсе никогда не вспоминаем, поскольку нашли способ избегать соответствующихситуаций. Если, например, я боюсь плавать в открытом океане, то я и не будупытаться попасть на соответствующий курорт; мой отпуск будет традиционнопроходить на приусадебном участке или на горнолыжной базе.

Но даже если я, что называется, навскидку не вспомню о своемстрахе, это не значит, что его нет. Расскажи мне о нем, и я сразу же сознаюсь.Но надо ли напоминать? И надо ли избавляться от страха, который, в сущности,заявляется к нам относительно редко? Думаю, что да. И тут тоже две причины.

Если мы будем вспоминать о своем страхе только в тот момент,когда он у нас появляется, то мы никогда от него не избавимся. А если мы неизбавимся от своих страхов, то будем инвалидами – людьми «с ограниченнымивозможностями», ведь наши страхи не позволяют нам делать многое, иногда оченьмногое...

Так что взглянем «без страха и упрека» на то, какие вообщебывают страхи.

В своей книге «С неврозом по жизни» я рассказывал о том, чтотакое инстинкт самосохранения человека. Именно он и отвечает за производствонаших страхов, ведь эволюционный смысл страха – обезопасить нас от возможныхугроз. Страх – это инстинктивная команда к бегству. Животное, какой-нибудьзаяц-побегаец, неспособно думать так, как думаем мы. Оно не может оценитьситуацию с помощью рассудка и принять осмысленное решение, соотнося его сосвоими желаниями и нуждами. Природа должна решить это за зверюшку сама, нерассчитывая на коэффициент его интеллекта. Так что в животном царстве страх, посути, выполняет функцию здравого смысла.

Впрочем, мы несильно отличаемся от наших братьев меньших – унас тоже есть страх и он продолжает выполнять свою эволюционную функцию сигналак бегству при появлении в поле нашего зрения опасности. Правда, у нас есть иразум, здравомыслие (по крайней мере, в это хочется верить). Мы способныоценить ту или иную ситуацию с помощью своих знаний и логики, просчитатьварианты и понять, как мы должны поступить, чтобы добиться желаемого. И тутвозникает первая трудность: получается, что за одну и ту же функцию в нашейпсихике отвечают сразу два субъекта – страх и здравый смысл.

И надо признать, что это худшая модель управления. Хорошо,если они сойдутся во мнении относительно той или иной ситуации (хотя инепонятно, зачем нам две резолюции «Утверждаю» на одном документе). А если онине сойдутся? Если, например, страх говорит: «Беги! Делай ноги! Спасайся!», и вэтот же момент здравый смысл успокаивает: «Да ничего страшного! Не волнуйся –все в порядке! Тебе ничего не угрожает!». И что в такой ситуации прикажетеделать?! Поневоле вспомнишь Ивана Андреевича Крылова, ведь тут настоящиелебедь, рак и щука, причем в нашем личном исполнении! Постоянная борьбамотивов, внутреннее напряжение, а в результате – невроз собственной персоной.

Теперь трудность номер два. Что знает упомянутый заяц, а чтознаем мы с вами? Что знает годовалый ребенок, а что известно человеку, которыйпрожил уже большую часть своей жизни? Как вам кажется, есть разница?Безусловно. А теперь подумаем о том, что нам дает это знание. Хорошо ли знатьбольше, много ли от этого пользы нашему психическому аппарату?

Разумеется, мы запоминаем только то, что для нас важно, адля нас важно только то, что наш инстинкт самосохранения посчитает важным.Иными словами, все, что способно доставить нам удовольствие и неудовольствие (аименно это и занимает наш инстинкт самосохранения), будет выявлено нашимвниманием и заботливо сохранено нашей памятью. То, что когда-то доставило намудовольствие – теперь будет нас манить. То, что доставило нам неудовольствие,напротив, будет впоследствии нас пугать.

И чем больше мы знаем того, что может доставить намудовольствие, и чем больше мы знаем о том, что может стать причиной нашегонеудовольствия, тем тяжелее нам жить. Ведь мы больше хотим и большегоопасаемся. Кроме того, мы тревожимся – а вдруг нам не удастся получитьжелаемое? И не будет ли хуже, если мы его получим, и не опасно ли этогодобиваться? Ведь никогда же не знаешь, чем дело кончится и где тебянеприятность подкарауливает. Да, недаром говорил царь Соломон: «Знаниепреумножает скорбь!».

У любого зверька по сравнению с нами проблем, считай, нетвовсе – несколько вопросов, а об остальном он не знает и, главное, знать неможет. Мы же, будучи существами разумными и памятливыми, не только находимся впостоянном стрессе, но еще и терзаемся борьбой мотивов: «И хочется, и колется,и мама не велит...» Вот я хочу, например, на Канары, но туда лететь надо, астрашно. Мучаюсь. Зайцу же Канары даром не нужны, вот и проблем меньше! Или,например, я хочу, чтобы меня окружающие ценили и поддерживали (чего,разумеется, всегда мало, всегда недостаточно), и потому страх возникает, чтокогда-нибудь я и вовсе один останусь – без вспоможения и одобрения. Придет литакая глупость зайцу в голову?! Никогда! Да, трудна жизнь «человека разумного».

Наконец, третья трудность. Как я уже рассказывал в книге «Сневрозом по жизни», наш инстинкт самосохранения не однороден, а состоит изцельных трех инстинктов: инстинкта самосохранения жизни, инстинктасамосохранения группы (иерархический инстинкт) и инстинкта самосохранения вида(половой инстинкт). Нам важно не только физически сохранить свою жизнь, но ещеи найти консенсус с другими людьми (от этого наше существование также зависитнапрямую), и, наконец, продолжить свой род, т. е. сохранить свою жизнь всобственном потомстве.

Возможно, кому-то покажется, что все это, как говорится,дело наживное, что и физическим выживанием можно ограничиться, но это выпойдите нашему подсознанию объясните... У него там эти три «архаровца» орудуюти конфликтуют друг с другом самым нещадным образом!

Представьте себе какое-нибудь действие, которое, с однойстороны, способствует моему личному выживанию, но с другой грозит обернутьсяконфликтом с соплеменниками. Сбежал я с линии фронта – страшно ведь, а тут менятоварищи со своим судом офицерской чести и поцапали. Или другая комбинация –половой инстинкт доволен, но зато какие-нибудь Монтекки или Капулетти готовы заэто «довольство» из меня бифштекс сделать. Короче говоря, это только кажется,что внутри нашей головы порядок царствует, на самом же деле имя головушке –хаос!

Но я обещал самую простую классификацию страхов. Так вот:наши страхи делятся на те, которые отходят к «ведомству» инстинктасамосохранения жизни; те, которые возникают в системе наших социальныхотношений (тут иерархический инстинкт господствует), и, наконец, есть у насстрахи, связанные со сферой сексуальных отношений, т. е. с половым инстинктом.Поскольку же между сознанием и подсознанием постоянно возникают трения, то покаждому из этих пунктов мне гарантированы страхи – за жизнь, за социальнуюжизнь и за жизнь половую.