сторону Игского хребта — за пределы Джезъяна. Но он слишком устал за два дня погони. Два дня почти непрерывного движения, без сна, отдыха и пищи. А ведь казалось, что всё прошло идеально.

Ониксовая туба с древним свитком находилась на всеобщем обозрении в святилище Безмолвия, в нише, высеченной в животе каменного идола. Да, высоко. Да, Безгласные своих постов не покидают никогда. Да, в святилище много людей. Но.… Всегда есть «но». Астид провёл в тихом созерцании истукана не один день, прежде чем выяснил точное расписание уборки. Каждые три дня в храме наводился порядок силами служителей — выметался мусор, обновлялось масло в светильниках, выбрасывались протухшие приношения. И со всей почтительностью мылся идол. Безгласные оцепляли изваяние, туба торжественно вынималась из ниши старшим распорядителем, и водружалась на место после помывки. Любовь к чистоте приверженцев Безмолвия и подвела. Истинный распорядитель святилища, перехваченный полукровкой в комнате для омовений, заснул долгим сном в кладовой на ворохе грязной одежды. Как ни противно было Астиду перевоплощаться в бритого немтыря слицом, иссеченным ритуальными шрамами, как ни жутковато было стоять среди них, ожидая, пока в руки попадёт вожделенный свиток, но дело есть дело. В складках одежды дожидался своего часа футляр, похожий на тот, который полукровке предстояло выкрасть. Поддельный артефакт благополучно занял своё место в нише, и Астид покинул храм, довольный новой победой, предвкушая похвалы князя.

Он так и не смог себе объяснить, что же пошло не так. Едва он вернулся в свою лачугу, как туда ворвались Безгласные. Всё, что успел сделать Астид — подхватить клинки, проделать в крыше дыру, и дать дёру. Выбравшись за стены Джез-ак-Зака через заранее подготовленный лаз, он помчался в направлении Джезъянской границы. А следом с неутомимостью аркаров устремились Безгласные. Как полукровка ни петлял, где ни таился, какие обличья ни принимал, они неотвратимо и необъяснимо находили его.

И, наконец, догнали.

Первому Безгласному, сунувшемуся к нему вплотную, Астид перерубил шею. Одрарский меч прошёл сквозь кожаный доспех и плоть легко, как сквозь варёный овощ. Голова с лицом, обезображенным неаккуратными рубцами, вывалилась из шлема и откатилась к ногамостальных. Двое других воинов закрутились волчком, разбрызгивая кровяные фонтаны из культей рук. Астид успокоил их коротким ударом стали в незащищенные подмышки. Четвертый всё же дотянулсяи резанул серповидным мечом под коленями полукровки. Астид увернулся, связки остались целы, но раскроенная икра левой ноги обильно закровоточила. Безгласный тут же поплатился за это распоротым животом.

Поняв, что в ближнем бою с беглецом совладать непросто, Безгласные отступили и взялись за луки. Слава от такой победы, конечно, невелика, но и урона не в пример меньше.

Астид загнанно оглядел окруживших его людей. Стрелы из трех десятков луков превратят его тело в игольную подушечку белошвейки. Последний шанс, сейчас. Выжимая остатки энергии, полукровка произнёс заклинание. Между ним и воинами взвихрилась стена пыли, сухой травы и мелких камней, поднявшись до середины скалы. Вкинув клинок в ножны, Астид сдвинул перевязь так, чтобы меч оказался за спиной, схватился за нож, бросился к стене и полез наверх. Тренькнули тетивы луков, и завесу в том месте, где он только что находился, пронизали стрелы.

Одрарская сталь легко крошила камень, когда Астид, стараясь удержаться на отвесной стене, вонзал нож в расщелины и трещины. Скала была высока, а силы уже на исходе. Опираться на раненую ногу было очень больно. «На этот раз не уйти» — со злой досадой подумал полукровка. Ухватившись за острый выступ, он огляделся и на расстоянии вытянутой руки обнаружил узкую щель, из которой выглядывал край птичьего гнезда. Сдвинув гнездо, Астид вынул из-за пазухи тубу со свитком, затолкал её глубоко в щель, прикрыл гнездом и, мазнув кровью над тайником, прошептал тайные слова. Кровавый отпечаток зажёгся красным символом, не видимым никому, кроме него самого и князя.

Завесы хватило ненадолго. Когда пыльная стена опала, командир Безгласных поднял голову, глядя на взбирающегося по отвесной скале беглеца. А затем вытянул в его сторону руку с растопыренными мизинцем и большим пальцем — знак для лучников.

Астид был уже на самом верху скалы, и висел, уцепившись руками за край. Стрела из тяжёлого джезъянского лука перебила широкий ремень из толстой кожи и пронзила плечо, выйдя под ключицей. Перевязь с дорогим одрарским мечом сползла со спины и упала. Едва удержавшись на обрыве, Астид подтянулся и вскарабкался на скалу. Осторожно глянул вниз. Сгрудившиеся у подножья Безгласные не решились лезть вслед за ним. Астид видел, как группа из десяти воинов после недолгого обмена жестами бегом направилась в сторону пограничного поста, располагавшегося в десяти милях к западу. «За крючьями и веревками, как пить дать» — прищурился полукровка. Времени у него оставалось не так много. Астид отвалился от края, застонал, зло выругался, и, оставляя на камне щедрый кровавый след, пополз к противоположной стороне скалы. Обозревая затуманивающимся взглядом с вершины Игского хребта простор соседней Масгитии, скривился в горькой усмешке. Половина пути была пройдена. Оставалась сущая малость — спуститься на другую сторону.

Паривший в безоблачном небе гриф с интересом приглядывался к вяло шевелящейся фигуре на вершине скалы. Астид вздрогнул, услышав сиплый скрипящий хохот над головой. Тень птицы на мгновение заслонила солнце и гриф, шумно взмахнув крыльями, сел на скалу неподалеку. Ковыляя, падальщик бочком подобрался к полукровке и уставился на него с жадным нетерпением. Астид, зажав в зубах штанину, надрезал ножом ткань, оторвал тонкую полоску ткани и покосился на птицу.

— Не терпится? Подождешь.

Гриф подскакал ближе, долбанул клювом по запятнанным кровью камням. Недовольно раскинул крылья, зашипел — хрипло, противно.

— Понимаю, — Астид облизал запекшиеся губы сухим языком, часто и неровно дыша. — Я бы тоже… бесился, если бы еда… в моей миске… шевелилась.

На скалу спикировали еще два грифа, уселись в ожидании, крутя клювастыми головами. Полукровка перестал обращать на них внимание, сосредоточившись на том, что делал. Он сидел нагой, привалившись к выступу скалы, а по левую руку рос ворох узких полос ткани, бывших некогда его курткой, рубахой, штанами и голенищами мягких кожаных сапог. Левая нога выше колена была перетянута скрученной в жгут тканью. Закончив кромсать одежду, Астид отложил нож, и принялся плести канат, помогая себе зубами. Обломок стрелы с аккуратным срезом, торчащий в плече, причинял боль при каждом движении, а правая рука почти не слушалась. Но вытаскивать его полукровка не спешил, опасаясь изойти кровью.

Завязав на тонкой веревке последний узел, он соорудил на конце петлю, и подполз к краю скалы. Грифы, воодушевившись, поскакали следом. Глянув вниз, Астид