— Очень хорошо, сэр, — ответил тот. Рейберн Лайл поднялся по ступеням и открыл дверь. Как он и ожидал, в доме царило полное безмолвие. Казалось, что он необитаем.

Положив шляпу на столик, стоявший в холле, молодой человек направился в свой кабинет, расположенный в задней части дома. На заседание парламента ему пришлось брать портфель с важными государственными бумагами, которые Лайл намеревался спрятать в сейф, прежде чем отправится обедать.

Внезапно он почувствовал жажду. Молодой человек решил, что сначала выпьет чего-нибудь, а уж потом позвонит своему камердинеру и поднимется наверх, чтобы переодеться.

Он усмехнулся при мысли, что, видимо, сухая, безжизненная атмосфера палаты общин, как правило, вызывала у него жажду.

Лайл открыл дверь кабинета — и замер на пороге, пораженный тем, что предстало его взору.

На коврике перед камином, съежившись скорее всего от страха и закрыв лицо руками, сидела хрупкая молодая женщина, а рядом с ней лежал некий предмет, в котором Рейберн Лайл, к своему ужасу, признал бомбу!

Как будто под влиянием его взгляда, бомба вдруг начала шипеть и разбрасывать искры, а незнакомка, вероятно, каким-то шестым чувством ощутив его присутствие, обернулась к двери.

Медленно, словно нехотя, она начала подниматься, не сводя с него глаз. Только тут Рейберн Лайл, сбросив наконец с себя оцепенение, принялся действовать, прекрасно понимая, чем грозит промедление.

Бросив на пол портфель, он одним прыжком очутился рядом с женщиной и резким движением увлек ее за диван. Там он прижал ее к полу и закрыл своим телом.

Бомба все так же зловеще шипела, и хотя теперь она не была видна Лайлу — мешала спинка дивана, — молодой человек ожидал, что через несколько секунд произойдет неминуемый взрыв.

Он отчаянно пытался сообразить, что еще можно сделать в такой ситуации, чтобы обезопасить себя, — ведь наверняка взрыв будет мощным, а его последствия — разрушительными.

Однако теперь, пожалуй, было уже слишком поздно что-либо предпринимать. Оставалось лишь пригнуть голову и молиться о том, чтобы остаться в живых и не стать инвалидом, как это уже случилось со многими другими жертвами подобных происшествий.

Время шло, хотя секунды казались вечностью, а взрыва так и не последовало. Только тут Лайл обратил внимание на то, что лежащая рядом с ним женщина уткнула голову в пол и вообще ведет себя подозрительно тихо.

Должно быть, когда он толкнул ее за диван, она потеряла шляпку, и теперь это давало Лайлу возможность без помех любоваться ее роскошными светло-каштановыми волосами, спускавшимися нежными завитками на обнаженную шею.

Наверное, она, как и он сам, старалась не дышать, с тревогой ожидая момента, когда стены комнаты превратятся в груду обломков, а на их головы рухнет потолок.

Итак, оба, затаив дыхание, ждали…

Через некоторое время Лайлу, который напряженно вслушивался в наступившую тишину, начало казаться, что шипение как будто совершенно стихло. Выждав несколько минут, он спросил незнакомку:

— Когда она должна была взорваться? Услышав его голос, женщина вздрогнула, а потом, запинаясь, ответила:

— Уже давно…

— Так какого же черта вы сидели рядом с ней? — удивился Лайл.

Она промолчала и только испуганно сжалась.

Лайл осторожно выглянул из-за спинки дивана. Ему вовсе не хотелось, чтобы взорвавшийся в этот момент снаряд обезобразил его лицо. Однако бомба неподвижно лежала на коврике перед камином, по-видимому не собираясь взрываться.

Искры из нее больше не сыпались, лишь рядом на полу виднелась кучка пепла.

— Оставайтесь на месте! — приказал Лайл женщине.

Очень медленно, не сводя глаз с бомбы, он поднялся и направился к столику в углу комнаты, где стоял поднос с напитками. Теперь, когда внезапный страх отпустил его, жажда показалась просто нестерпимой.

Как обычно, там стояли не только графины с крепкими напитками и бокалы, но и большой кувшин лимонада, которым Лайл привык утолять жажду.

С кувшином в руке молодой человек осторожно приблизился к смертоносному снаряду и начал поливать его лимонадом.

Бомба не издала ни единого звука. Не слышно было даже шипения гаснущей золы.

Поставив кувшин на соседний столик, Лайл резко бросил, не оборачиваясь:

— Можете выходить. Опасность миновала.

Никакой реакции не последовало, и ему показалось, что женщина не услышала его слов. Однако вскоре она поднялась, и теперь Лайл мог наконец как следует рассмотреть ее. Незнакомка, конечно, была сильно напугана, но даже побледневшее и напряженное ее лицо показалось молодому человеку весьма привлекательным.

Правильные черты были довольно мелкими и изящными, но основную красоту этого липа, несомненно, составляли глаза — огромные, лучистые, темно-фиолетовые в самой своей глубине.

Женщина казалась очень молодой, почти ребенком. Да и вела она себя как ребенок — не глядя на Лайла, проговорила дрожащим голосом, в котором чувствовалось приближение слез:

— Я очень сожалею…

— Сожалеете о том, что не нанесли мне никакого увечья? — иронично спросил Рейберн Лайл.

— Нет, конечно… Сожалею, что доставила вам столько хлопот, — несколько нелогично возразила она.

«Хлопот», как вы изволили выразиться, было бы еще больше, если бы удалось завершить то, что вы задумали, — парировал Лайл. — Сами вы, например, наверняка бы погибли.

Заметив, как ее глаза странно блеснули, он поразился мелькнувшей у него догадке и недоверчиво воскликнул:

— Неужели вы этого и добивались? Так вот почему вы сидели рядом с этой проклятой бомбой, как приклеенная… Так вы знали, что она должна вот-вот взорваться?

Незнакомка снова промолчала, и Лайл, не дождавшись ответа, резко спросил:

— Ответьте честно — вы хотели умереть?

— Д-да… — пролепетала она.

Он с трудом расслышал ее ответ, однако утвердительный его смысл вполне уловил.

— Господи помилуй! — в сердцах воскликнул молодой человек. — Неужели на свете не существует пределов женского безрассудства?

При этом он бросил презрительный взгляд на молодую особу.

— Неужели вы такая идиотка и всерьез полагаете, что, уничтожив мой дом и убив себя, вы хоть на шаг приблизитесь к вашей заветной цели — добиться избирательных прав для женщин?

Видимо, испугавшись гнева, прозвучавшего в голосе Лайла, молодая девица совсем потеряла самообладание. Слезы ручьем хлынули у нее из глаз, и она снова, запинаясь, проговорила:

— Я очень, очень сожалею… Поверьте мне!..

С минуту Лайл не сводил с нее взгляда, а затем решительно направился к двери.

— Пожалуй, мне следует вызвать полицию. Вы ведь этого хотите — выставить себя мученицей, причем любым способом!