— Да ладно тебе, чувак, — устало произнесла она, облокачиваясь на спинку стула. — Влепи мне кол и всё. Зачем сразу говорить, будто я списала?

— Что вы себе позволяете, мисс Джонсон! — произнес он, повышая голос, и при этом его взгляд стал таким колючим, какой она не раз замечала, когда его кто-то выводил из себя. В любой другой день этот взгляд бы заставил её кровь стыть в жилах, но не сегодня. Сегодня ей слишком херово, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

— Нет, что вы себе позволяете? — Кира вскочила с места, хватаясь за край своей парты, чтобы не упасть. — Думаете, раз вы наш учитель, то имеете право орать на нас, когда у вас недотрах?

Все, кто был в классе, дружно открыли рты, ахая. При этом лицо Дэвида Коулмана стало таким белым, а белки глаз налились кровью, что в ту секунду ей стало по-настоящему страшно, но её уже было не остановить.

— Или унижать, вызывая к доске и спрашивая материал, который по уровню явно подходит только ученикам вашего этого продвинутого класса?! Вам это нравится, мистер Коулман? Унижать учеников?! Я скажу вам, почему не могу решить этот пример, окей? Потому что у меня такое страшное похмелье, что я даже на вас смотрю с трудом! И да, похмелье у меня по той причине, потому что я нажралась вчера на вечеринке по случаю своего дня рождения, чтобы хоть немного расслабится! — Кира тяжело дышала, глядя прямо на него.

— И когда вам говорят, что я не могу выйти сейчас к доске, то просто влепите кол и не лезьте в НЕ ВАШЕ СОБАЧЬЕ ДЕЛО! — она сорвалась на крик, чувствуя, как к глазам поступают горячие слезы. Её затылок горел, а коленки дрожали. В классе наступила гробовая тишина, и ей казалось, что она слышала биение своего сердца.

— И я не списывала, — произнесла она уже намного тише. — Я слишком хороша для этого.

Прозвенел звонок. Но никто не сдвинулся с места.

— Вы наказаны, мисс Джонсон, — произнес он ледяным тоном. — Остаётесь сегодня после уроков. И, к тому же, я хочу видеть ваших родителей.

«Просто блеск», — подумала тогда Кира, а затем выбежала из класса под всеобщие аплодисменты.

Тем же днем, после уроков, она сидела на последней парте в пустом классе, уронив руки на голову. К адской головной боли прибавилось еще и противное чувство тревоги. Отец её прибьёт, когда узнает, что она высказала учителю, а еще если тот ему расскажет, что она пришла в школу с похмелья, тогда уже точно можно заказывать себе памятник.

Последние пару лет отношения в семье только ухудшались. Всё началось с того, что отец не получил работу на том заводе. Поначалу он замкнулся в себе и не желал, чтобы кто-то его утешал, стал огрызаться на них с мамой. А они ведь просто хотели помочь, поддержать. Они же семья. Тем более, на дворе двадцать первый век, и никто не обозвал бы его «бабой» или «педиком», если бы он поделился с ними своими переживаниями. После, он стал прикладываться к бутылке. Не то чтобы он стал алкозависимым, но именно алкоголь стал причиной увольнения с его постоянной работы. И тут понеслась: он устроился на менее оплачиваемую должность, стал срываться на ней и маме по поводу и без. Правда, пить в таких количествах перестал, но до конца не бросил. Матери пришлось устроиться на еще одну работу, чтобы они могли продолжать выплачивать ипотеку и откладывать Кире на колледж. Вечно усталые, родители стали часто ругаться до грандиозных скандалов с битой посудой. В итоге никакой стеклянной посуды в доме не осталось совсем. Кроме кружки Киры, которая была в её комнате. Сама же Кира, у которой во всю бурлили гормоны и на уме было совсем другое, не могла терпеть этого, поэтому подолгу пропадала у парней или друзей и приходила домой, чтобы переночевать, а иногда неделями не говорила с родителями. Её оценки заметно ухудшились, что стало причиной еще больших скандалов, в которых она принимала уже непосредственное участие, выслушивая какая она «хуёвая и не ценит тяжелого родительского труда». Теперь же, когда она была в выпускном классе, предки стали придираться к ней с удвоенной силой, критикуя всё, её парней, внешний вид, образ жизни. Из нормальной семьи они превратились в каких-то маргиналов. Но Кира тоже далеко не была ангелом. Переходный возраст и так давался ей тяжело, а с семейными проблемами стало вообще невыносимо. Только напиваясь до чертиков на какой-нибудь тусовке или покуривая косячок на крыше у Фрэнка, она немного расслаблялась и забывала о дерьме, творящемся дома. С Фрэнком они встречались уже четыре месяца — официально. А так у них был регулярный секс еще до того, как они стали парой. Фрэнк всегда был промежуточным звеном между отношениями, которые более двух месяцев не держались. В последний раз, после очередного расставания, изрядно выпившая Кира полезла на него, чтобы просто элементарно не разрыдаться. Ей так надоело отдавать частички своего сердца всякому мудачью. Но она не желала показывать свою слабость, распуская сопли. Обычно охотно соглашающийся на секс Фрэнк, резко остановил её, горячо признавшись, что «его уже заебало видеть её в компании одних придурков, которые её не ценят, и что он уже давно сходит по ней с ума». Тогда она подумала, почему бы и нет? Фрэнк привлекательный парень, а то что он темнокожий, так это никому не интересно, кроме её отца, но ему не обязательно знать. Домой Фрэнка она не водила, хотя мать знала об этих отношениях, но поклялась молчать, понимая во что это может вылиться. Хоть на том спасибо. Фрэнк был капитаном школьной команды по футболу, секс у них был довольно неплохой, поэтому Кира решила дать этим отношениям шанс. Он ей правда нравился, не так чтобы сходить по нему с ума. Нет. Но с ним было легко и весело. Дэвид Коулман. Вот по кому она тайно сходила с ума, представляя себя его девушкой. Он был для неё неземной любовью, которая, увы, также была запретна, что только усиливало желание.

Тогда, сидя в пустом классе, в самый первый раз, ей было жутко стыдно за то, что наговорила ему с утра. Хотя она и подразумевала всё до последнего слова. Внезапно дверь в класс открылась, заставив её непроизвольно сжаться, за что она себя мысленно обругала. Она не покажет своего страха. Папки с грохотом упали на учительский