Доуфман не обратил на замечание ни малейшего внимания. Он даже не взглянул на адъютанта. По роду занятий Доуфману приходилось регулярно общаться с высшими чинами не только СД, но и рейха. Кто для него этот штурмбаннфюрер?

— Вам известно, что около сорока процентов убийств, приписываемых львам, совершают гиеновые собаки? — спросил толстяк, требовательно глядя в глаза бригаденфюреру. — Львы лишь доедают падаль.

— Мне приходилось слышать об этом, — солгал тот, не моргнув глазом.

— А вам известно, что гиены ухитряются красть добычу у такого страшного хищника, как гепард?

— Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, герр Доуфман.

— Гиены вездесущи. Они хитры, мстительны, сильны и беспощадны. У этих животных потрясающее обоняние. Подобно акулам, гиены чувствуют запах крови на расстоянии в несколько километров. Они способны развивать скорость до шестидесяти километров в час! Это меньше, чем у гепарда, но гепард держит высокий темп бега всего десять-пятнадцать секунд. Гиены же способны бежать гораздо дольше. Три гиеновые собаки без труда загоняют взрослую зебру или антилопу! Зафиксированы случаи, когда стая в пять-шесть голов убивала льва. Здорового льва, обратите внимание! Подобные случаи, безусловно, редкость, но возможная редкость! — Щеки Доуфмана разрумянились. Он говорил с таким жаром, что гостям стало не по себе. — Почему люди ненавидят гиеновых собак? Потому что те пожирают падаль? Чушь! Всем хищным животным время от времени приходится питаться падалью. Львам, волкам, медведям, всем! Даже свиньи едят падаль. Гиены трусливы? Ерунда! Гиена отбегает от костра? Но ведь и волки боятся огня. И львы. Однако, в отличие от волков и львов, гиена никогда не отстанет от добычи. У гиен чрезвычайно высокая стайная организация, построенная по принципу иерархической лестницы. Жесточайшая дисциплина! Но! У гиен есть черта, отличающая их от большинства животных, в том числе стайных! Они умеют «договариваться» с представителями других видов ради более эффективной охоты! В этом все дело! Люди ненавидят гиеновых собак, потому что те слишком умны и хитры. Человек боялся и боится гиен. Боится даже больше, чем львов. Заметить подкрадывающуюся гиену практически невозможно! Гиеновая собака близка к совершенству.

Гости внимательно слушали толстяка. Стоящий же чуть в стороне водитель поймал себя на мысли, что его охватывает странная зачарованность. Перед его мысленным взором проплыла вечерняя саванна. Алое солнце, обжигающее землю и небо, ленивый душный ветер, плещущая золотисто-пурпурными волнами высокая трава и скользящие над ней горбатые пятнистые спины. Роттенфюрер никогда не думал о гиенах в подобном аспекте, но мысленно согласился с Доуфманом. Пожалуй, гиены действительно вызывали не омерзение, а страх. Как акулы.

— Знатоки называют гиен «сухопутными акулами», — словно прочитав его мысли, вкрадчиво добавил Доуфман. — И это сравнение как нельзя лучше характеризует суть гиеновых собак. Они — акулы саванны.

Бригаденфюрер кивнул, стряхивая оцепенение, внезапно охватившее его, а затем произнес:

— Ваш рассказ, герр Доуфман, безусловно, интересен и поучителен, но я хотел бы знать, какое отношение имеет африканская гиеновая собака к нам? Если я вас правильно понял…

Доуфман, довольный произведенным эффектом, улыбнулся.

— В течение года я не просто готовил овчарок для караульной службы. Я экспериментировал. В собаках, которых получали войска СС из моего питомника, течет кровь африканских гиен. Но я пошел дальше. Полтора года назад мы занялись скрещиванием немецких овчарок и гиеновых собак. Сначала у нас не все шло гладко, но зато конечный результат превзошел все ожидания. В данный момент в моем питомнике содержится пять сотен овчарок, полученных путем тщательной и кропотливой селекции. Это удивительные собаки. Они унаследовали лучшие рабочие качества от обеих особей. Наступит день, когда щенки «овчарки Доуфмана» будут цениться на вес золота. Поверьте мне, я кое-что понимаю в кинологии.

— Вы продавали СС гиен? — Глаза штурмбаннфюрера стали круглыми, а губы невольно передернуло от омерзения.

— Не гиен, а овчарок! — Толстяк поднял указательный палец. — Причем лучших в мире! Вы ведь не получали жалоб на моих собак?

— Нет, — был вынужден согласиться бригаденфюрер. — Напротив, отзывы только хвалебные.

— «Овчарки Доуфмана» гораздо лучше простых немецких овчарок, — расплылся в улыбке Доуфман. — Лет через десять они полностью вытеснят своих предшественников.

Водитель едва слышно хмыкнул. Он не мог себе позволить большего проявления эмоции. Но его поразила сама мысль: через десять лет половина Германии будет держать дома собак, которые на треть, а то и наполовину гиены.

Бригаденфюрер несколько секунд рассматривал герра Доуфмана. На лице его отражались смешанные чувства, хотя он всеми силами старался сохранять бесстрастие.

— Герр Доуфман, один вопрос, — наконец сказал он.

— Слушаю вас, бригаденфюрер.

— Каким образом вам удается натаскивать собак именно на заключенных? Насколько я мог заметить, ваши овчарки не проявляют агрессии по отношению к охране.

— Все просто, — Доуфман прислушивался к лаю псов в питомнике, расположенном за домом. — Я одевал инструкторов в полосатые костюмы заключенных и приказывал бить собак. Давно известно, боль — сильнейшее средство воздействия на животное. Во всем мире методы дрессуры диких животных — а собака в основе своей все-таки дикое животное — базируются именно на болевом воздействии. Нужный инстинкт вырабатывается достаточно быстро. И, что важно, он не притупляется со временем. Более того, эта ненависть передается с генами следующему поколению. Собака ненавидит человека в полосатой робе до конца своих дней.

Бригаденфюрер кивнул, давая понять, что его любопытство удовлетворено.

— Хорошо. Мы можем посмотреть на ваших «новых овчарок»?

Толстяк энергично кивнул.

— Разумеется. Пойдемте, — Доуфман указал на подъездную дорогу. — Уверяю, вам они понравятся.

Россия. Наши дни

Пес был черным как смоль и очень крупным. Ростом он мог сравниться с датским догом, в холке достигал, пожалуй, метра с небольшим, но внешне походил скорее на овчарку — острые стоячие уши, мускулистая шея, очень сильная спина, средней длины шерсть.

Пес бежал через мост, по проезжей части, короткой ленивой рысью, не обращая внимания ни на притормаживающие рядом машины, ни на проносящиеся в нескольких метрах поезда метро, отделенные лишь высокой, собранной из бетонных блоков, оградой.

Временами, когда рядом проезжал грузовик и густая тень падала на пса, он словно таял в воздухе, становился практически невидим. В апельсиново-оранжевом свете фонарей его силуэт выглядел четко очерченным, будто сошедшим с черно-белого эстампа.

— Мама, смотри, собачка! — воскликнула сидящая на заднем сиденье модной «Хонды» девочка лет трех, тыча в стекло пальчиком.

— Да, — раздраженно откликнулась сидящая за рулем молодая женщина, нажимая на клаксон. — Черт…