Эмма отдала ему бутылку.

— Даже не думай, трус. Однажды я уже обошла тебя здесь, на горе. И вот увидишь, снова обойду.

— Спорим на деньги?

— Есть ставки и получше.

— Например? — Джонатан сделал глоток, отметив, что ему приятно слушать, как она болтает всякую чепуху.

Сколько это уже длится? Шесть месяцев? Или даже год, с тех пор как у Эммы начались страшные головные боли и она стала закрываться в темноте часа по четыре кряду. Он не мог назвать точный срок. Определенно до Парижа, а Париж был в июле.

Отогнув рукав, Джонатан посмотрел на свои многофункциональные часы: высота — 9200 футов, или 2804 метра, температура — минус 10 градусов Цельсия. Он уставился на показания барометра: давление падало на глазах.

— Что там? — спросила Эмма.

Джонатан убрал бутылку с водой в рюкзак.

— Прежде чем ситуация улучшится, она значительно ухудшится. Давай-ка отсюда сматываться. Ты уверена, что не хочешь вернуться?

Эмма решительно покачала головой.

— Ладно, иди вперед, я — следом. Только крепления поправлю.

Джонатан присел и вдруг увидел, как на загнутые концы лыж упала, рассыпавшись, пригоршня снега. За считаные секунды его лыжи сплошь покрылись снегом, а концы стали мелко подрагивать. Про крепления он тут же забыл.

Осторожно поднявшись на ноги, Джонатан посмотрел наверх: прямо над ним вздымался северный склон горы Фург — тысячефутовая стена из камня и льда, увенчанная щербатой вершиной. Преобладающие ветры намели к основанию отвесной стены рыхлый снег, и этот тяжелый снежный карниз имел вид самый угрожающий. Выражаясь по-научному, набрал критическую массу снега.

У Джонатана, опытного альпиниста, ходившего в Альпы, Скалистые горы и даже в Гималаи, мгновенно пересохло в горле. Он не раз попадал в передряги, проходил там, где другие не могли. И знал, когда стоит беспокоиться по-настоящему.

— Чуешь? Того и гляди обрушится, — встревоженно сказал он.

— Ты что-то слышишь?

— Нет. Пока нет. Но…

Где-то вдалеке… где-то над ними… над вершинами прокатился ухающий раскат. Горы содрогнулись. Он подумал о снежном наддуве на Фурге. Продолжительные холода превратили его в гигантскую смерзшуюся плиту весом сотни тонн. То, что он сейчас слышал, был не гром, но грохот оседающей плиты, продавившей нижний, более рыхлый и слабый слой.

Джонатан по-прежнему смотрел наверх. Однажды ему уже довелось побывать под лавиной: одиннадцать минут он пролежал, погребенный во мраке, не в силах пошевелить даже пальцем, настолько окоченевший, что не чувствовал вывихнутую ногу, задранную так, что колено оказалось чуть не у самого уха. И если сейчас он жив, то только потому, что товарищ успел заметить белый крест на его куртке за секунду до того, как его накрыла лавина.

Прошло десять секунд. Грохот умолк, ветер ослаб, и воцарилась жуткая тишина. Не говоря ни слова, Джонатан отцепил от пояса веревку и обвязал ее конец вокруг Эмминой талии. О возвращении теперь и думать нечего. Главное — как можно скорее убраться с пути лавины. Жестами он показал жене, что они будут двигаться строго к вершине и она должна идти за ним след в след.

— Поняла? — беззвучно спросил он одними губами.

— Поняла, — последовал такой же немой ответ.

Джонатан в темпе начал подъем. Каждые несколько шагов он бросал через плечо взгляд, проверяя, что Эмма не отстала. Снова поднялся ветер, на этот раз изменив направление на восточное. Снег летел прямо в лицо, пытаясь продраться сквозь одежду. Джонатан почти не чувствовал пальцев. Руки окоченели. Видимость сначала ухудшилась до десяти футов, а вскоре он и вовсе перестал видеть дальше собственного носа. Только боль, отдающая в бедро, придавала ему уверенности в том, что он продвигается вверх, прочь от ущелья.

Час спустя Джонатан добрался до хребта. Собрав остатки сил, он закрепил свои лыжи и помог Эмме пройти несколько последних футов. Поднявшись наверх, она рухнула ему на руки. Он крепко держал жену, пока она не отдышалась и снова могла стоять на ногах.

Здесь, на седловине между двумя вершинами хребта, ветер яростно набрасывался на них. Однако временами небо прояснялось, и тогда Джонатан на мгновение видел долину, которая вела к деревне Фрауэнкирхе и далее — к Давосу.

Пройдя на лыжах к дальнему концу перевала, он встал на краю уступа и посмотрел вниз. Футах в двадцати начинался крутой снежный скат, больше похожий на лифтовую шахту с выступающими по краям голыми камнями.

— Это Романов скат. Если спустимся, то все будет хорошо.

Скат получил свое название по имени проводника, погибшего здесь под лавиной во время спуска. Глаза у Эммы стали круглыми. Она с недоверием посмотрела на Джонатана и покачала головой:

— Слишком круто.

— Мы с тобой видали и покруче.

— Нет, Джонатан… Смотри, какой обрыв. Неужели нет другого пути?

— Сегодня нет.

— Но…

— Эм, либо мы убираемся с этого перевала, либо замерзаем насмерть.

Приблизившись к краю, она вытянула шею, чтобы хорошенько рассмотреть, что там внизу, и тут же отпрянула.

— А, была не была, — сказала она с деланой решимостью, — давай рискнем.

— Небольшой соскок, быстрый поворот — всего делов-то! Я же говорю, видали и покруче.

Эмма кивнула уже более уверенно. На секунду ей показалось, что все в порядке, и они вовсе не заигрывают со стихией, и она всю жизнь мечтала проверить свои силы на таком чудовищном, убийственном спуске.

— Ладно. — Джонатан снял лыжи и отстегнул «тюлений мех». Орудуя лыжей, как топором, он отколол здоровенный куб снега и бросил его через край.

Куб скатился по скату. В некоторых местах снег немного обсыпался, но наст был крепкий.

— Спускаешься сразу за мной, — сказал он.

Эмма встала рядом, концы ее лыж нависли над склоном.

— Отойди. — Джонатан спешно надевал лыжи. Эмма осмотрелась вокруг. Даже не глядя на нее, он почувствовал, что она что-то замышляет. — Пропусти меня вперед.

— Не все ж тебе отдуваться…

— Даже не думай.

— Помнишь?.. Побеждает тот, кто последним упадет.

— Эй… нет!

Эмма оттолкнулась, на мгновение зависла, неловко приземлилась на обледенелый склон и с шипящим свистом помчалась вниз. Спускается «плугом», руки слишком высоко, наклон корпуса недостаточный. Казалось, ее фигура неуправляема. Взгляд Джонатана приковали к себе камни, ограничивающие полосу ската. «Повора-а-а-чивай!» — беззвучно закричал он.

От камней Эмму отделяло всего десять футов. Пять. В следующий миг она прыгнула, мастерски развернулась в воздухе и изменила направление.

Джонатан вздохнул с облегчением.