шаг и направился прямо к скверику, намереваясь поймать с поличным бессовестную кошатницу. Она склонилась над землёй, что-то бессвязно бормоча, будто не замечая цеплявшихся за пальто колючих веток. Её голова тряслась и дергалась, плечи подрагивали, а сквозь бормотанье слышалось чавканье и хруст.

— Не спится, баба Клава?! — гаркнул Олег, подкравшись сзади и хлопнув старуху по плечу.

Она метнулась к нему, как фурия, с вытаращенными глазами и тонким, отчаянным воплем. Трудно было ожидать такой прыти от старухи, и Олег еле успел отшатнуться от её резкого выпада и волны чудовищной вони. Бабкин рот был открыт, и из него вываливались какие-то скользкие не дожёванные куски, а скрюченные пальцы мяли смердящий меховой мешочек, покрытый грязью и почерневшей гнилой кровью.

Олега моментально вырвало. Он чуть не перепачкал собственные туфли. Проклятая бабка резво скрылась в подъезде, громко хлопнув дверью и на миг выпустив из квартиры многоголосый кошачий мяв. Покачиваясь и содрогаясь от омерзения, Олег побрел вслед за ней. Хватит на сегодня! Хватит разбитых зеркал, призрачных поездов и сумасшедших старух! Навалилась усталость. Лифт лениво, с гулким скрежетом дотащил мужчину до тринадцатого этажа. На площадке было темно и тихо. Так тихо, что было слышно, как тараканы снуют туда-сюда по мусоропроводу. Как будто это и не многоэтажка, набитая людьми, как тот огурец — семечками, а бетонный скелет заброшенного долгостроя, наполненный лишь тенями да птичьим помётом…

Ключи никак не хотели попадать в скважину, потом железная пасть замка никак не хотела отдавать их обратно. Олег цедил сквозь зубы, пахнущие рвотой ругательства, пока протискивался в квартиру. Дверь как будто подпирали изнутри: хотя никаких видимых преград не было, густая, жаркая, удушливая вонь была неправдоподобно осязаема.

Включив свет в прихожей и скинув обувь, Олег опрометью кинулся в кухню и распахнул форточку. Первой мыслью было, что Джек обгадился где-то, и никто не удосужился убрать. Или вообще сдох, старый уже… И тут Джек собственной персоной вышел из темноты, подслеповато щурясь на свет и вяло шевеля хвостом… Нет, не хвостом… Обрубком хвоста. Его белесый хвост, толстый, как у всех ретриверов, исчез. На круглой плюшевой попе дёргался куцый отросток. Ещё сегодня утром пёс был, как положено, хвостатым, а теперь… Обрубок выглядел так, как будто со дня купирования прошел не один месяц: никакой крови, бинтов и пластырей. Псу оттяпали хвост явно не сегодня.

— Джек, Джека! Что…

Олег не успел договорить. Пёс вдруг уставился на хозяина злыми глазами и глухо зарычал, сморщив морду в желтозубом оскале.

— Фу, блин! Джек, ты чего? Ты Джек вообще? А где Джек?..

Пьяная болтовня Олега ничуть не успокоила пса, он растопырил передние лапы, пригнул голову и оглушительно гавкнул. Мужчина подпрыгнул от неожиданно громкого звука, раскатившегося, казалось, по всему дому.

Пёс продолжал отрывисто лаять, припадая на передние лапы, но с места не двигался. В спальне завозилась жена. Её лохматая голова просунулась в кухонную дверь, и хриплый, заспанный голос на одной ноте забубнил:

— Джеки, заткнись. Заткнись, Джеки. Сказала, заткнись. Джеки…

— Ира! — окликнул Олег жену, когда проклятый пес наконец-то замолк. — Что у него с хвостом?

На него обратились большие, светлые, какие-то бесцветные глаза. Небесная голубизна, которую жена любила подчёркивать синей тушью, сейчас куда-то исчезла. Глаза были лишены не только цвета, но и какого-либо выражения. Если б это были те самые «зеркала души», то отражали они сейчас только бессмысленную, бездушную пустоту.

— А что у него с хвостом? — так же бесцветно откликнулась жена.

— «Что с хвостом»? Его нет!

— Конечно, нет. Новый же не вырастет. Ты спать идёшь? Весь дом перебудил…

— Что значит — новый? А старый куда делся?

Жена продолжала смотреть на Олега пустыми глазами. Его удивление, растерянность и нарастающее раздражение затягивало в эту пустоту, растворяло в бессмысленности происходящего. Ему самому вдруг захотелось прекратить этот разговор, от его нелепости даже в сон клонило…

— Олег, ты что? Ты же сам ему хвост отрезал. Ножом.

— Давно? — мужчина удивился тому, как слабо прозвучал его голос, потому что он был окончательно измучен и хотел лишь одного — поскорее лечь спать…

— Давно.

Олег хотел, чтобы поскорее наступил рассвет, надеясь, что вся безумная чехарда этой ночи будет аннулирована с рассветом.

Субботнее утро, несмотря на возможность поспать лишние пару часов, принесло неожиданно жестокое похмелье. Голова сейчас ощущалась как перезревший фрукт с очень тонкой корочкой, которую могли повредить любое неосторожное движение или резкий звук. Во рту скопилась горькая густая слюна, глотать которую не было ни малейшего желания, тем более и желудок был как будто наполнен сухими еловыми шишками. Хотелось пить.

Кровать справа была пуста, жена уже встала, но в квартире было очень тихо. Только где-то в коридоре цокал когтями по паркету Джек. И ещё вчерашняя вонь опять накатила удушающей волной. Олег с трудом поднялся, стараясь переворачивать голову как можно осторожнее, чтобы не расплескать толкающуюся внутри боль.

— Ира! — вполголоса, чуть ли не шёпотом позвал он жену.

Естественно, никто не услышал. Но крикнуть громче мужчина просто не мог. Пришлось самому идти в кухню, преодолевая тошнотворную дрожь. Жена сидела за столом и без звука смотрела маленький кухонный телевизор. Олег налил себе воды из кувшина-фильтра и с наслаждением выпил.

— Серёжка спит еще? — спросил он, с трудом шевеля языком.

— Да нет, проснулся давно, — отозвалась жена. — Не встаёт только.

— Почему?

— Как почему? Боится тебя разбудить.

Жена обернулась и удивленно посмотрела на мужа. Неприятно кольнул её по-вчерашнему бесцветный взгляд. И вообще, выглядела она как-то… пришибленно. Опять лохматая, в ночной сорочке…

— Слушай, что это на тебе? — Олег поморщился, разговаривать совсем не хотелось, голова болела по-прежнему, но было что-то в словах жены, что заставляло его задавать новые вопросы. — Рвань какая-то… да и грязная, кажется…

Ирина осмотрела себя с тупым выражением лица и, прежде чем я успел удивиться, стянула сорочку через голову, оставшись совершенно голой. Не то, чтобы раньше жена была излишне стыдливой, но такого стриптиза среди бела дня, когда вот-вот в кухню вбежит сын, Олег не ожидал. Она же продолжала сидеть с невозмутимым видом, уставившись в безмолвный экран, пока он с неприятным чувством рассматривал её бледную кожу, покрытую многочисленными тонкими шрамами. Два из них мужчина знал хорошо — от аппендицита и кесарева. Остальные… Они выглядели, как будто кто-то хаотично размахивал бритвой, нанеся неравномерную сетку легких порезов на спину, плечи, живот, ноги. И эти отметины Олег уж точно видел впервые… Его замутило.

— Ты какая-то бледная… В солярий что ли сходи, — выдавил он из себя первое, что пришло на ум. Спрашивать