как могло показаться, детские вопросы. Дело в том, что ни школьники, ни родители толком не знали, каковы будут правила ЕГЭ в 2009 г. Поэтому я представил себя в роли ученика. Спросил, сколько нужно будет сдавать экзаменов, когда будет подписан документ. А если я не сдам? А если через год пересдавать? А если институт не сказал, какие экзамены? Куда звонить, когда — дайте дату, дайте время! Иначе говоря, я задавал те же вопросы, которые ему бы задавали на родительском собрании. Я решал задачу ньюсмейкерства, первую задачу интервью. Я не искал красивости, потому что год кончался, а дети не знали, как это будет. И я получил результат. Через неделю после интервью пришла его заместитель и подробно рассказала, как все будет проходить. Ей я задавал и оценочные вопросы, решая вторую задачу интервьюера. Этими интервью я добился ускорения принятия решения по ЕГЭ и информирования всех. Это была моя цель. Я не собирался ни унижать его, ни подставлять каким бы то ни было образом. Более того, Андрей знает, что я противник ЕГЭ в той форме, в какой проходит этот экзамен. Я мог бы поспорить как журналист о значении ЕГЭ — и мы еще поспорим с ним публично. Но тогда нужно было, чтобы дети и родители знали, как будет действовать министерство, и это удалось на 100%. Я очень доволен этим интервью.

Ответственность интервьюируемого

Нужно четко понимать, что интервью с руководителем существенно отличается от интервью с его заместителем. Скажем, министр, отвечая на вопросы, к примеру, по ЕГЭ, берет на себя публичную ответственность от имени государства. Если он сказал, что все институты будут принимать ЕГЭ, значит, так и будет. Слова Фурсенко, в отличие от, допустим, слов начальника департамента образования, звучат как официальное обязательство перед страной.

Валентина Матвиенко заявила, что ни одно решение по историческим зданиям Санкт-Петербурга не будет принято без решения Общественного совета. Интервью получилось скандальным. Его перепечатали все газеты Петербурга. Мне потом писали слушатели: «Она соврала». Но никто не привел в пример ни одного решения, принятого без участия Общественного совета. В результате губернатор публично взяла обязательство, и теперь она должна держать слово.

Острые вопросы

Я знаю, что я крутой. И мой сын это знает, а это главное. Поэтому я всегда доброжелательно отношусь к собеседнику: к министрам, чиновникам, оппозиционерам. Но в то же время острые вопросы могу задать легко. Вот только у нас почему-то острыми вопросами считаются, например, такие: «Почему вы разваливаете народное образование?» Я этого не понимаю. Фурсенко ответит: «Я не разваливаю» — и всё. Разговор закончен. Я не эксперт. Я беседую с министром обороны, но я ведь не эксперт в армейских делах. Мое дело — дать собеседнику возможность публично взять на себя какое-либо обязательство. Я легко задаю тяжелые вопросы хорошо знакомым мне людям. Причем к своим немногочисленным политическим друзьям отношусь гораздо жестче, чем к людям, к которым я равнодушен. У нас были довольно близкие отношения с Гайдаром и Чубайсом, а интервью с ними самые жесткие.

Интервью с Тони Блэром

Мне дали полчаса на разговор с Блэром в аэропорту. Я понимал, к чему надо готовиться. Но переговоры Блэра с Путиным затянулись, в результате подходит ко мне посол: «Алексей, у вас будет пять минут». Я ему отвечаю: «Знаете, я собираю свои вещи и уезжаю». Министр иностранных дел Лавров ошеломленно спрашивает: «Как уезжаешь? Это же премьер-министр». А я ему: «Что я, мальчик, что ли, из-за пяти минут с места срываться? Я готовился, у меня целая папка вопросов...» Я ведь приблизительно знаю, сколько мне потребуется времени. Лавров начинает убеждать: «Леш, это скандал». А я говорю: «Я мог бы написать два вопроса и послать мальчика. Он прочитал бы на хорошем английском вопросы, Блэр бы ответил, все остались бы довольны». Посол говорит: «Хорошо, 15 минут». Я соглашаюсь: «Тогда делаем так: я английского не знаю, но, чтобы не тратить время, его ответы вы мне не переводите».

Дальше я задаю Блэру вопрос по-русски, ему переводят. Он что-то отвечает, я задаю следующий вопрос. Вот какие ситуации бывают. Знаете, о чем я его спросил первым делом?

«Господин премьер-министр, сейчас выходит пятая книга о Гарри Поттере, ваши дети любят это читать?» Он поднимает на меня глаза, потом смотрит на переводчика, мол, то ли я услышал? Мужик его ждал для чего? В общем, он неформально ответил и расслабился. И я его дальше спрашивал про ракеты, про экономику. Так мы проговорили полчаса. Я понимаю, что, если бы задал ему вопрос, каковы результаты переговоров с Путиным, это были бы кранты. Он бы за 15 минут отрапортовал формальные и несущественные вещи — и до свидания.

Сенсация

Допустим, вам предстоит беседовать с министром иностранных дел Франции. Вы читаете пять или семь его последних интервью и видите ответы. Примерно знаете, что он скажет. Идя на интервью, люди заранее знают, что хотят донести. Вы можете только вывернуть форму, попробовать поймать их за хвост. Хотя опытных людей за хвост не поймаешь. Тони Блэр раздает по три интервью в день в течение десяти лет. Ваша цель — задать вопросы, ответы на которые будут интересны слушателям.

Первое интервью

На «Эхо Москвы» меня позвали в августе 1990 года, друзья сказали: «Ты же учитель, вот и представь, что ты стоишь у доски». Первое интервью я брал у Любови Петровны Кезиной, главы департамента образования Москвы, накануне нового учебного года. Я ее спрашивал как учитель: про зарплаты, наполняемость классов. Мне было тогда 35 лет. До этого я вообще не работал в журналистике.

Отличие хорошего интервью от плохого

Когда вы просто сидите за столом и расспрашиваете, в известном смысле это интервью. Только оно не публично, вы это делаете для себя.

Что отличает хорошее интервью от плохого? Есть формальные вещи, например так называемый индекс ци- тируемости.

Вопрос в том, какую задачу себе ставишь. Моя задача — чтобы меня цитировали другие СМИ. Но в России журналисты нечасто ссылаются на первоисточник. Когда министр финансов Кудрин был у известного тележурналиста на федеральном канале, у того после часового интервью получилось семь ссылок в агентствах. После получасового интервью со мной — 30 ссылок. Я сделал интервью лучше. Но это не значит, что я сделал интервью красочнее. Может быть, коллега поговорил о любимых собаках министра, и народ удивлялся, мол, у него семь собак, это чума. А ты спрашиваешь о другом: про инфляцию, про курс, золотовалютные резервы. Это может быть