Конечно, не обязательно. Но видно же, что ему действительно интересно, и человек приличный – почему не ответить?

– Год. Я медсестра.

– В поликлинике работаете?

– В больнице.

– То есть слухи, что у вас там в Беларуси советские молочные реки текут в кисельных берегах, сильно преувеличены?

– А с чего бы я сюда приехала, если бы так? – усмехнулась она.

– Это я риторический вопрос задал, конечно.

– А я вам риторически ответила.

Он промолчал, но посмотрел на нее с приязнью и придвинул к ней поближе банку. Алеся насыпала ежевики себе в горсть. Игорь Павлович доел остальную.

– Алеся, а капельницы вы умеете ставить? – спросил он.

– Это тоже риторический вопрос?

– Во времена моей молодости такой вопрос медсестре – да, был бы риторическим. А теперь нет. Хотя для вас он и обиден, может быть.

Она чуть было не сказала, что на обиженных воду возят, но все-таки ответила:

– Умею.

Да и на что обижаться? Во-первых, он ее вообще не знает, а во‐вторых, неизвестно, как во время его молодости, а в настоящее время не все медсестры умеют даже внутривенные уколы толком ставить, тем более капельницы.

– Тогда вас послал мне счастливый случай, – сказал он.

– Да? А вдруг я про капельницы вру?

– Думаю, нет.

– Почему вы так думаете?

Алесю разобрало любопытство.

– Интуитивно. К тому же и толика мистики, которая во мне все-таки есть, подсказывает, что это должно быть правдой. Про толику мистики Алеся не поняла, и он, наверное, об этом догадался, потому что пояснил: – Медсестра, которая приходит к моей маме, полчаса назад позвонила и сообщила, что уезжает на неделю и сегодня не придет. Я еду в город, лихорадочно размышляя, где мне срочно найти медсестру, которая умеет ставить капельницы. И встречаю эту медсестру на платформе электрички. Таким совпадениям стоит доверять, по-моему. Потому я думаю, что вы не врете и что вы хорошая медсестра.

– Ну да, неплохая, – кивнула Алеся.

А что ей скромничать? Не замуж выходит. Хотя чтобы замуж выйти, скромничать тем более ни к чему.

– Сможете маме капельницу поставить? – спросил он. – Хотя бы сегодня.

– А назначение от врача есть?

В таких делах Алеся была щепетильна. Мало ли что внешность у этого Игоря Павловича располагающая. Недавно она прочитала документальную книгу про Агнессу, жену сталинского чекиста. И больше всего ее поразила фотография Агнессиного мужа – лицо хорошее, взгляд умный и печальный. Такому то ли на скрипке играть, то ли детей в школе учить. А он людей без счета расстреливал, и сон у него после работы, Агнесса эта вспоминает, крепкий был.

– Назначение покажу, – кивнул Игорь Павлович. – Подписи, печати. Лекарства в аптечной упаковке.

– Я вам тоже паспорт покажу, – сказала Алеся. – И свой рабочий пропуск в больницу.

– Конечно.

Все-таки с москвичами легко. Может, они и холодные, и чересчур прагматичные, но зато никогда не почувствуешь себя неловко. Да – да, нет – нет, всё прямо говорят, и никаких обид и недоразумений.

Дождь наконец начался, под навес сразу набежали люди, и к подошедшей электричке все бросились толпой, чтобы поменьше промокнуть. На краю платформы Игорь Павлович крепко взял Алесю под руку, чтобы ее не столкнули в почти метровый зазор между платформой и вагоном. Внутрь вагона пройти было уже невозможно, и всю дорогу до Москвы они стояли в тамбуре, глядя в исхлестанное дождем окно и разговаривая о всяких неважных, но интересных вещах.

С Ярославского вокзала Игорь Павлович предложил сразу ехать к нему, чтобы и капельницу маме поставить сразу, и Алеся согласилась.

Глава 2

Переулок в пяти минутах от метро «Курская» назывался Подсосенский. Алесе нравились такие названия. Вернее сказать, они ее завораживали, и не столько старинностью, сколько необъяснимостью. В Пинске названия старых улиц понятные, в Минске тоже, а в Москве многие называются по каким-то странным приметам.

Алеся подумала, что этот переулок был Подсосенским всегда, но оказалось, вовсе нет.

– В двадцатые годы переименовали, – сказал Игорь Павлович. – Раньше Введенским назывался, по церкви Введения под Сосенками, вон она стоит. А после революции только сосенки от названия оставили. В свете борьбы с религией.

Дом за чугунной решетчатой оградой тоже не выглядел особенно старым. Очень уж прямолинейный, строгий, без украшений; под сосенками таких домов не строили точно. Но все-таки и чересчур добротный для того, чтобы считать его современным. Потолки в подъезде высоченные, и лестница широкая.

– Дом во время нэпа строили. Это и по стилю понятно – классический конструктивизм, – объяснил Игорь Павлович, когда Алеся сказала про лестницу. – Для советской респектабельной интеллигенции. Сталин своему личному врачу в первом подъезде квартиру подарил. А вот здесь раньше скамеечка стояла между вторым и третьим этажами. В этой нише. Я ее помню еще. Чтобы можно было отдохнуть, если подниматься устал. В детстве очень удивлялся: как это два этажа пройти и устать?

Теперь уже не удивляется, конечно. Но все-таки он поджарый, быстрый и на третий этаж поднялся легко.

В квартире было тихо и как-то сонно. Алеся умела различать жилье, в котором нет молодых людей, это было как раз такое.

– Ты, Игореша? – раздался голос из дальней комнаты.

– Да, мама, – крикнул Игорь Павлович. – Лежи, не вставай. Ванная вон там, – сказал он Алесе. – Мойте руки и приходите в мамину комнату.

В ванной Алеся поняла, что квартира эта очень хорошо отремонтирована, то есть ремонт в ней совсем не заметен: ощущения старческой замызганности нет, но и новодела не чувствуется тоже. Что можно было сохранить, то сохранили, а что пришлось заменить – ванну, краны, – то заменили в схожем стиле.

Моя руки, Алеся посмотрела в зеркало. Собственный взгляд показался ей растерянным, чуть