Наряд, несмотря на возраст, потому что она была уже немолодой, изысканный и, прежде всего, богатый и великолепный, показывал, что она, должно быть, относится к высшему общественному кругу. Чёрное платье, хорошо рассчитанное по цвету, чтобы увеличивало свежесть лица, бархат, атласы, кружева, шёлковые ленты и шитьё украшали богато. На её груди была золотая цепочка искусной, тонкой работы, изделие венецианских или генуэзских ювелиров, подобные украшения видны были у пояса, а белые пухлые руки так покрывали драгоценные кольца, что кончики некоторых пальцев едва были видны.

Грозно нахмуренные в эти минуты брови, сжатые бледные губы, заострённый беспокойством взгляд придавали приближающейся даме выражение, которое могло испугать слабое существо.

Но, казалось, что она пришла сюда не показывать этот гнев, который несла в сердце, шла осторожно, не желая напугать. Остановилась на пороге, словно ей нужно было подумать, стоит ли входить. Она всматривалась в задумчивую девушку, приподняв тяжёлую дверную портьеру, и стояла, стояла долго, пока, наконец, специально не покачала портьеру, чтобы дать знать о себе.

Испугавшись, девушка вскочила, ей нужно было время, чтобы вспомнить, где была. Погружённая в мысли, она утратила чувства и ощущение реальности.

Входящая дама, которая медленным шагом приближалась к ней от порога, придала минуту назад гневному и мрачному лицу неестественное, принуждённое выражение доброты и мягкости.

Но, несмотря на усилия, оно так ей не шло и было необычным для лица, привыкшего к свободному выражению резкой вспыльчивости и вспышек железной воли, что, как мимолётный гость, который должен быстро исчезнуть, казалось заимствованным и фальшивым.

Девушка её увидела и, словно пристыженная, застигнутая врасплох, мелкими шажками поспешила сойти с двух ступенек, которые отделяли углубление окна от покоя.

Другая остановилась напротив той, которая там, очевидно, была хозяйкой.

Старшая женщина с жалостью подошла к девушке и, ничего ещё не говоря, белой рукой поласкала её по личику, которое та грустно повесила на грудь. Обвела комнатку глазами; у стола уже стояло, точно приготовленное для неё, большое кресло, единственное, какое там было. Прибывшая дама бросилась в него, положила лицо на руку и на минуту мягкие черты снова омрачились мрачным гневом.

Девушка стояла, повернувшись к ней.

– Ты плакала, Дземма! Вижу это по твоим милым глазам! – сказала она по-итальянски, но в её устах даже эта музыкальная речь не звучала гармонично: жёстко, остро летели из-под дрожащих губ слова. – Ты ребёнок! Ты уже знаешь! Да! Все знают! Я не могла предотвратить! Да! Но беда тому, кто со мной начнёт войну; я никогда не признаю себя побеждённой и не сложу оружия. Я всегда должна поставить на своём. Стало быть, его женят на австриячке!

Она злобно усмехнулась.

– Теперь, Дземма, ты мне очень нужна, теперь добудешь окончательно, навсегда его сердце! Беда тому существу, которое втиснется сюда помимо моей воли, чтобы отобрать у меня сына! Никогда! Никогда! – воскликнула она, забываясь и топая ногой.

Во время, когда она это говорила, больше сама себе, чем слушающей покорно с опущенными глазами девушки, руки её были в постоянном движении, лицо менялось и выкрикивало, брови стягивались, уста мгновениями принимали характер карикатурной маски. Должно быть, какая-то страшная буря кипела в живо вздымающейся груди.

– Слушай, Дземма! – сказала она, немного поднимаясь. – Не время плакать, не время быть грустной, ты должна быть красивее, чем когда-либо; ты должна ту любовь, которая у тебя была, которой не утратила, не только сохранить, но заковать её в кандалы. Я рассчитываю на тебя, ты – моё оружие… но взамен тебе дам…

Тут она немного задержалась и добавила:

– Осыплю тебя золотом, дам тебе самое прекрасное положение рядом с троном… выберешь его сама! Сделаю тебя княгиней, госпожой широких земель.

Дземма обеими руками закрыла глаза.

По бледным устам королевы промелькнула усмешка, она положила палец на губы.

– Тихо! Не плачь! Нужно работать, поднатужить все силы, чтобы победить. Тебе нечего опасаться. Ты должна меня знать. Ты при мне почти с детства… ты смотрела на то, сколько тут битв я должна была вести; а они когда-нибудь меня побеждали?

Все эти пожилые, важные сенаторы, всё это мудрое духовенство, их крикливая шляхта, ораторы, интриганы напрягали на то, чтобы ослабить моё влияние, чтобы у меня его отобрать, а, несмотря на это, оно растёт с каждым днём. Я никогда не чувствовала себя сильней госпожой, никогда ею так не была…

Тут королева прервала себя.

– Ты скажешь мне, что этот брак провели против моей воли. Да, предотвратить брак совсем было невозможно, вся страна его требовала. И я не хочу, чтобы он умер без наследника, но до этого ещё много времени. Теперь жена не должна его у меня отобрать, потому что мне необходимо царствовать с ним, как царствовала с отцом. Я допустила австриячку, – говорила она тише, водя по комнате недоверчивым взглядом, – потому что этот хрупкий цветок быстро тут должен увянуть… потому, что каждая иная могла бы выйти победителем из того испытания, какое её ждёт, она же должна пасть!

Она встала со стула.

– Дземма! Радуйся, – начала она живей. – Везут ему эту жену, но это жертва, предназначенная на погибель. Она прибудет сюда с зародышем смерти. Он, он никогда её настоящим мужем не будет…

Для девушки, жадно слушающей всё, это были вещи малопонятные, неопределённые, но, привыкшая верить в слова той, которая пришла её утешать, почувствовала в себе возраждающееся мужество. Её бледное личико начало слегка покрываться румянцем, прекрасные чёрные глаза поднялись смелей, дух снова вступил в измученную.

Она молча склонилась к руке королевы и оставила на ней поцелуй, за который заплатила ласка.

– Не мучай себя, не грусти, – говорила пани, стараясь придать голосу мягкость, хотя в нём ещё звучал гнев. – Ничто так не вредит красоте, как забота, а ты, ты счастлива, тебе не о чем беспокоиться! Он тебя одну любил и любит, с того времени, как родилась эта любовь.

Это дитя моё, от меня он не имеет таин! Дземма! Нужно пережить эту бурю, которая будет, может, сильной, но короткой. Повторяю тебе, я никогда бы не разрешила этот брак, если бы не была уверена, что смерть его быстро разорвёт.

Девушка, слушая, невольно вздрогнула.

– Ничего не бойся, – проговорила, смеясь, королева, – ни у кого нет тут нужды убивать её, смерть она сама с собой принесёт.

Глаза девушки требовали открыть эту загадку, но брови королевы грозно стянулись и она добавила:

– Это моя тайна!

Она приложила палец к губам.

– Будь весёлой, этот гость промелькнёт, как тень, а я не допущу, чтобы он покинул тебя ради неё ни на минуту. Она будет