— Так что же изменилось? — Марта прикурила новую сигарету.

Официантка принесла кофе, салаты и амаретто. Бесконечно долго открывала бутылку, наполняла рюмки. На улице довольно бойко полил дождь. Тротуар вне навеса сразу потемнел, резко контрастируя с сухим под навесом. Над кофе вился жизнерадостный дымок. Я не вытерпела и отхлебнула сразу полчашки.

— Горячий? — спросила Марта, продолжая курить.

— Да, отличный! Пей! — Я зачерпнула вилкой салат и сунула в рот. — Правда, очень вкусно.

— Замечательно. Я рада. — Она подняла рюмку. — Ну, за тебя! За мою музу!

— За тебя! — Я тоже взяла рюмку и чокнулась с ней. — За твой двадцать пятый!

Мы выпили и стали есть салат. Официантка наконец удалилась. На улице под зонтами пробегали редкие прохожие, в пелене дождя проплывали машины.

— Ты уверена, что рандеву именно здесь? — Марта посмотрела на часы. — Уже прилично четвертый час.

— Здесь, точно. Дождь где-нибудь пережидают. В эсэмэске было написано: «Розарий после трех». Даниель забыл сегодня свой мобильный, потом присылал за ним шофера. А в промежутке пришло эсэмэс. Ну я его и прочитала. Не знаю, что на меня нашло.

— Ха! А с чего ты взяла, что именно кафе называется «Розарий»? Может быть, речь шла о настоящем розарии в Булонском лесу, например?

Я допила амаретто.

— Марта, будешь смеяться, но я сразу же позвонила по номеру, по которому пришло эсэмэс. Да, представь себе. Молодой женский голос: «Котик, это ты? Как всегда, не можешь говорить»? Я молчу и шумно дышу в телефон. Она: «Не волнуйся, я все понимаю! Я очень скучаю! Я буду ждать до пяти в нашем кафе! Целую моего сладкого котика»! И звук такой: чмок-чмок. Я тоже почмокала в виде поцелуя и отключилась.

— Супер! — Марта хмыкнула и налила нам по полрюмки. — Чмок-чмок!

Мы чокнулись, выпили, и я призналась:

— Понимаешь, именно это и взбесило меня! Чмок-чмок! Сладкий котик! А этот котик изводит, просто с грязью смешивает собственного сына за то, что тот посмел привести домой девушку и переспать с ней! Моралист чертов! Я бы еще поняла, когда бы он сам…

— Подожди-подожди, — перебила Марта. — Кажется, ты как-то говорила, что сын живет отдельно, снимает квартиру.

— Снимает он! Отец платит. Пятьсот евро коту под хвост каждый месяц! Все равно чуть не каждый вечер является домой ужинать. Там же готовить надо, продукты покупать, убираться… А он ничего не хочет, ни работать, ни учиться. Одни девки на уме! Весь в папочку… Когда бы брат моего мужа ни был деканом его факультета, давно бы вылетел с треском!

— Так знаменитый профессор Люк Оммаж — его брат?

— Да. Близнец.

— Я как-то и не задумывалась, что у тебя та же фамилия…

— Они так похожи, не отличишь! Но абсолютно разные. Люк — серьезный, степенный.

— Ну декан все-таки. А твой муж, насколько я помню, фармацевт?

— Он работает на фармацевтической фирме. Руководитель отдела маркетинга. И муж дочки тоже там работает. Он по образованию фармацевт, как и отец моего Даниеля. Тот до сих пор там в совете директоров. Сильвия изучает экономику, но тоже, наверное, туда пойдет.

— В общем, семейное предприятие?

— Почти. А сын вот изучает культурологию… Можно, я у тебя возьму еще одну сигарету?

— Сколько угодно. — Марта пододвинула ко мне пачку.

Я закурила. Официантка принесла жюльены и спросила:

— Желаете что-нибудь еще?

Марта посмотрела на меня.

— Может быть, повторим кофе?

— Не знаю. Наверное, лучше сухого вина или соку? Покислее. А то от этого амаретто одна сладость во рту. У меня ведь пониженная кислотность…

Марта заказала гранатовый сок и, глядя вслед официантке, произнесла:

— Вот бы мой Жюль[1]повеселился над нашим с тобой меню!

— Извини за бестактный вопрос, а он тебе никогда не изменял?

— Жюль? — Она изумленно вздернула плечо. — Знаешь, я никогда не задумывалась об этом. Но, полагаю, вряд ли.

— А ты ему?

— Я? — Она ткнула пальцем себя в грудь. — Ты с ума сошла? Зачем? Какой смысл?

— И тебе не хотелось никогда? Никто не нравился?

— Не знаю. Не помню. — Марта прошлась рукой по волосам, поправила упавшую челку. — Ешь жюльен! Остынет. Очень вкусный. Мы с моим Жюлем именно из-за этого жюльена часто ходим сюда. Он считает, что лучше жюльена, чем в этом «Розарии», нет нигде.

Мы занялись жюльеном. Возникла официантка, опустила на стол два стакана сока, забрала тарелки из-под салата.

— Что-нибудь еще?

— Мы, кажется, заказывали сладкое, — сказала Марта.

— Подавать?

— Конечно. И все-таки повторите кофе.

— Хорошо.

Дождь шел сильнее. Прохожие почти совсем исчезли. Только неторопливо ехали и ехали машины. Марта опять налила нам по полрюмки амаретто. Мы выпили и запили соком.

— Ну как тебе жюльен? — Она снова закурила.

— Хороший. Замечательный жюльен. Понимаешь, наверное, я виновата сама. Не надо было рассказывать Даниелю, что я застала Тьерри у нас дома с девушкой.

— Но почему у вас дома? У него же есть своя квартира.

— Была! Отец, когда узнал, забрал у него ключи. И от квартиры, и от машины. Дикий был скандал! Я, говорит, квартиру тебе оплачиваю, денег на жизнь даю достаточно, а ты девку в родительский дом приволок! Тут тебе не дом свиданий, чтобы всяких шалав таскать. Если, говорит, зудит в одном месте, к себе тащи, мы с матерью хоть не видим. А если к родителям привел, значит, знакомь и женись!

— Может быть, он прав?

— Да пойми ты! — Я в сердцах хлопнула ладонью по колену. — Будь Даниель сам без сучка без задоринки, мог бы учить! Но ведь сынок-то в него! Ходок… Чему удивляться, если сам такой.

— Ты и мужа с женщиной дома заставала?!

— Ну да. — Я вздохнула. — Причем картинка была один в один!

— Боже… — Марта прижала руки к груди. — Ты застала их голыми?

— Нет. Скажешь тоже. Просто на полу в гостиной стоял раскрытый зонтик. Большой, вот примерно как у тебя, с длинной ручкой, только белый в черно-серую клетку. А я не люблю зонты, которые не складываются и не помещаются в сумку. У нас в доме нет таких. Я сразу поняла, что это зонт чужой и что в доме чужая женщина.

— И что, тогда и тогда одинаковые зонты?

— Представь себе. Одинаковые! Лет десять назад и две недели назад. Мне даже показалось, что это дежавю!