Труба действительно была достойна того, чтобы украсить любую музейную экспозицию старинных приборов и инструментов. Не длинная, сантиметров в тридцать, и легкая, будто внутри ее ничего не было, один воздух, она представляла собой гладкий цилиндр из меди с тонкой вязью каких-то буковок непонятно на каком языке. Выпуклые толстые стекла, вставленные изнутри в корпус, замыкали ее торцы.

– Где взял? – спросил Пряников-старший сына, стоявшего у открытой форточки с глуповатой, но счастливой физиономией.

– На дне, – ответил Пряников-младший, улыбаясь во все лицо.

– Ну-ка, ну-ка, – папа протянул руку, – дай-ка погляжу твой улов.

Осторожно взяв у сына трубу, папа долго изучал ее взглядом. Потом долго с неразборчивым шепотом вчитывался в неизвестные письмена, как будто понимал их значение.

– Папа, ты в стеклышко посмотри! – возбужденно посоветовал сын.

Папа сунул правый глаз в стеклышко, и язык его выдвинулся наружу.

– Ничего себе… – пробурчал он, но тут запели дверные петли, и на пороге возникла мама.

– Что-то я в последнее время сделалась такая метеозависимая! Кажется, подхватила насморк.

Она щелкнула кнопкой зонтика, и тот, раскрывшись сиреневым парашютом, отправился на просушку за холодильник. Рядом с ним легли пакеты с продуктами из фирменного магазина «Пятерочка».

– Нет, вы только себе представьте! – возмущенно сказала мама, поправляя перед зеркалом челку. – Пошла в кондитерский на площади Репина, а там уже кондитерским и не пахнет, там уже непонятно что! Какая-то «Лавка древностей», короче – очередная скупка, чтобы бабушек и дедушек обирать!

Наконец она заметила мужа, сына и открытую форточку с выглядывающим из нее сквозняком.

Мама возмущенно чихнула и кинулась ее закрывать.

– Совсем меня простудить решили! – Мама недовольно поежилась. – Ты забыл, что сегодня вечером мы идем в Филармонию на Галузина? Единственный эксклюзивный концерт, а я буду чихать, как дура, краснеть и умирать от стыда! Ой, а это что еще за сокровище? – Она увидела в руках у мужа трубу.

– Это я в Фонтанке поймал! – с гордостью сообщил сын. – Папа, дай ей посмотреть в стеклышко

Старший Пряников протянул трубу маме.

– Ух ты! – сказала мама, приставив окуляр к глазу. – И где же я однажды такое видела? В «Клубе кинопутешественников», наверное? Или в «Нэшнл Джеографик» в библиотеке?

– Труба подзорная типа «калейдоскоп», – улыбаясь, сказал Пряников-младший. – Я в нее на Луну смотрел. Видно лучше, чем в окно соседнего дома.

– Это еще что за признания! Ты подглядываешь в окна к соседям? – Мама строго посмотрела на сына. – И на что ты, интересно, там смотришь?

– Машенька, – вступился за сына папа. – Это же он так, для сравнения. Он же имел в виду оптические свойства трубы, а не каких-то там конкретных соседей.

– У ребенка, между прочим, самый опасный возраст, – сказала на это мама. – Кругом сплошная преступность и наркомания. Вон вчера по телевизору показали, как в Купчино в школе на Пражской улице старшеклассники избили учителя.

– В мое время было наоборот, – удивившись, ответил папа.

– В твое время вечерами можно было спокойно ходить по улицам и не думать, что из подворотни выскочит какой-нибудь бомж и выхватит у тебя сумочку. – Мама сердито фыркнула. – А что творится на дискотеках?!

Андрюша Пряников протяжно зевнул.

Когда родители говорили о педагогике, нужно было или затыкать уши, или срочно переводить стрелку их разговора на что-нибудь реальное и земное. На то, к примеру, что в понедельник на урок ОБЖ всем велели явиться с куском веревки и пустыми пластиковыми бутылями. Олег Семенович им собирался показывать, как изготавливать спасательный пояс на случай, если упадешь в воду, а поблизости не будет спасателей.

Но про бутыли говорить не пришлось.

Кто-то громко постучал в дверь. Это был старик Потапыч, сосед. Он вернул им полпакета гороха, которые занимал в июле, чтобы сварить себе гороховый суп.

«Лавку древностей» на площади Репина свои в шутку называли ЛДПР.

Свои – это ее хозяин, Пирлипатов Эрдель Терьерович, с которым вы уже познакомились в главе «Подводные флибустьеры», и три его ближайших помощника – Когтев, Ногтев и Локтев.

С Локтевым вы тоже чуть-чуть знакомы, он и был водителем той самой амфибии, чей вояж по дну Фонтанки-реки завершился столь плачевным финалом.

Кабинет хозяина – а действие этой главы происходит в нем – располагался в глубине магазина за тяжелой железной дверью.

Снаружи, за решетками окон и за старыми кирпичными стенами, бушевала петербургская осень. В кабинете была зима, здесь царствовал арктический холод. Его источником был ледяной взгляд хозяина «Лавки древностей», от которого даже поздние осенние мухи тихо замерзали в полете и падали с мелким стуком на потертые половицы пола.

Хозяин расположился в кресле старинной венецианской работы с круглым зеркалом в резном подголовнике, отражавшим яйцевидную лысину, и с педалями для разминки ног.

В руке его была фотография.

Когда хозяин открывал рот, по лицам молчаливых помощников прокатывалась нервная судорога.

– Обалдуйство! – кричал он хрипло. – Слимонил из-под самого носа! Я вбухиваю колоссальные бабки, я придумываю роскошный план, и вдруг является какой-то сопляк и все мгновенно превращается в прах!

Он с размаху вдавил в педаль свою правую, толчковую ногу. Кресло вздрогнуло и припустило назад, звонко цокая по полу копытами. Эрдель Терьерович сказал ему «Тпру!», и кресло замерло с обиженным скрипом.

– Короче, вот фотография того рыболова, – он подбросил фотографию в воздух, и та плавно, как летучий корабль, поплыла по круговой линии, притормаживая на секунду-другую возле глаз каждого из помощников. – Сделана автоматической камерой, встроенной в перископ амфибии, поэтому и качество не ахти. Но физиономию разобрать можно.

– Все они на одно лицо, – сказал Когтев по кличке Коготь.

– Которое кирпича просит, – добавил Ногтев по кличке Ноготь.

Локтев по кличке Локоть хрюкнул и оскалил клыки.

– Еще раз откроешь пасть, залеплю ее липучкой для мух! – сказал Эрдель Терьерович Когтю. – Тоже самое относится и к тебе, – он сурово взглянул на Ногтя.

Те сейчас же вытянулись в струну и громко щелкнули тяжелыми каблуками.

– Если не найдете мальчишку и не вытрясете из него саквояж, всех троих с камнями на шее командир ую на дно Фонтанки.

Эрдель Терьерович кивнул на сундук, где хранился запас булыжников, предназначенных для подобных командировок.

– Сегодня, завтра, крайний срок – понедельник, но только чтобы содержимое саквояжа лежало здесь, на этом самом столе. – Хозяин грохнул кулаком по столу, заваленному музейным хламом. – Того, кто принесет его первым, я сделаю своей правой рукой.