– Вам кого?

– Здравствуйте! – проговорил я, наклоняясь ближе к микрофону переговорного устройства. – Я к Алексею Михайловичу.

– Кто вы? – учинила форменный допрос женщина.

– Великий сыщик, Нат Пинкертон, – хмыкнул я, но поскольку женщина на том конце линии домофона, не поняв юмора, молчала, все же назвался: – Игорь я, Гладышев.

– Алексей Михайлович вас вызывал? – занудливо продолжала допрашивать женщина.

Набравшись терпения, я ответил:

– Вызывал.

– Погодите, сейчас доложу.

Динамик надолго заглох, и пока из него не раздавалось ни звука, я пораскинул мозгами. Раз женщина говорит «доложу хозяину», значит, она не жена Шереметьеву, не дочь, которые, если бы являлись таковыми, сказали, что доложат мужу, а если дочь, то отцу, а значит, я имел честь разговаривать с домработницей. Что же за такая важная птица этот Алексей Михайлович, раз в доме у него имеется прислуга, которая без доклада к нему не допускает посетителей. Впрочем, чего гадать, Игорек, через несколько минут встретишься с хозяином квартиры и все узнаешь.

Целую минуту динамик молчал, потом все тот же заунывный женский голос проговорил:

– Входите, Алексей Михайлович вас примет.

– На каком этаже изволите жить? – поинтересовался я.

– На восьмом, – лаконично ответила женщина, раздался щелчок открывшегося магнитного замка, и я, взявшись за ручку двери, потянул ее на себя.

Войдя в подъезд, оказался в оранжерее – настолько плотно было заставлено в нем свободное пространство горшками с цветами. По-видимому, консьержка – находившаяся за стеклом небольшого помещения – явно была любительницей цветов. Сама она вряд ли их покупала, ибо была, судя по азиатской внешности, из гастарбайтеров, ей приобрести столько цветов для подъезда было не по карману, значит, «оранжерею» устроили жильцы подъезда, а консьержка за цветами ухаживала.

Я кивнул ей в знак приветствия, прошел мимо комнатки консьержки и, приблизившись к старинному, огороженному сеткой лифту, нажал на кнопку вызова кабины. Спустя минуту кабина старинного лифта со скрипом, но мощно и уверенно стала подниматься вверх. Оказавшись на восьмом этаже, я вышел на лестничную площадку и шагнул к двери с висевшим на ней номером семьдесят девять.

Меня уже ждали, поскольку не успел я протянуть руку к звонку, как дверь открылась и на пороге возникла невысокая, с хорошо сохранившейся фигурой женщина лет пятидесяти. У нее был длинный с горбинкой нос, сухие плотно сжатые губы, острый подбородок, бледно-голубые глаза, неширокий лоб и длинные, крашенные в каштановый цвет волосы, собранные на затылке в пучок. В мочках ушей золотые сережки в виде кленовых листьев. Одета в спортивный костюм красно-синего цвета, обута в домашние тапочки.

– Входите, – пригласила она и, когда я ступил в квартиру, прикрыла за мною дверь.

Я снял куртку и повесил ее в шкаф. В квартире вкусно пахло, явно домработница стряпала на кухне, и мой приход прервал ее занятие.

– Идемте, я вас провожу, – на этот раз без длительных вопросов сказала она и двинулась по длинному коридору.

Судя по большому количеству комнат, квартира была сдвоенной, иными словами, Алексей Михайлович купил на одном этаже две квартиры и объединил их в одну. И это тоже говорило о том, что мой будущий клиент человек состоятельный. А это значит, мне можно надеяться на приличный гонорар за работу сыщика. Впрочем, еще нужно посмотреть, что за дело мне хочет предложить Шереметьев. И если оно с криминальный уклоном, то я за него не возьмусь. У меня нет абсолютно никакого желания садиться за решетку, так что в пассив от моего визита к Алексею Михайловичу мне придется записать потраченное зря время да израсходованный на поездку бензин.

Мы прошли в дальний конец коридора, и сопровождавшая меня женщина распахнула расположенную там дверь:

– Входите, пожалуйста.

Я переступил порог и оказался в отделанном в старинном стиле кабинете: массивный стол, множество стеллажей с книгами, кожаный диван, два кресла из одного с ним гарнитура, несколько стульев с гнутыми ножками. Из современных деталей интерьера был большой плазменный телевизор, небольшой сейф в углу и стоявший на столе ноутбук.

За столом восседал худощавый, стриженный под бобрик мужчина лет шестидесяти, с прямым носом, выдающимся вперед подбородком, тонкими губами и серыми глазами с тяжелым взглядом. Брови у него были густые, нависшие, отчего мужчина казался хмурым. При моем появлении Алексей Михайлович поднялся из-за стола и двинулся ко мне навстречу. У него была осанка гордого человека, высокий, как и у меня – за метр восемьдесят, рост. Одет по-домашнему – в коричневую фланелевую рубашку навыпуск, потертые джинсы и мокасины синего цвета.

– Добрый вечер, Игорь Степанович! – с достоинством лорда на великосветском приеме проговорил хозяин квартиры, крепко пожимая мне руку. – Спасибо, что пришли.

Я молча пожал в ответ сухую крепкую ладонь хозяина дома и степенно, в знак того, что мне приятно познакомиться с Шереметьевым, кивнул.

Мы разъединили руки, и Алексей Михайлович поинтересовался:

– Что будете пить? Кофе, чай или, может быть, предпочтете напиток покрепче?

Я отрицательно покачал головой:

– Спасибо, спиртное не употребляю – за рулем. А вот кофе, пожалуй, я бы выпил.

– Нина Николаевна! – Глядя через мое плечо на все еще стоявшую в дверях домработницу, дожидавшуюся распоряжений, хозяин квартиры сказал: – Приготовьте нам, пожалуйста, кофе. Ну и бутербродов. Игорь Степанович после работы, наверняка проголодался.

Женщина ушла, прикрыв за собою двери, и Шереметьев, сделав приглашающий жест в сторону письменного стола, предложил:

– Проходите, располагайтесь.

Он быстрым легким шагом прошел за стол, уселся за него, я же расположился по другую сторону стола на мягком стуле, прямо напротив хозяина квартиры.

– Итак, Игорь Степанович, – соединяя в замок руки и складывая их на столе, начал Алексей Михайлович, – как я вам уже говорил по телефону, я человек занятой, время мое дорого, поэтому надолго своей беседой я вас не задержу. Вас мне рекомендовали как человека неглупого, умеющего держать язык за зубами, способного быстро раскрывать порученные вам дела.

Шереметьев пристально посмотрел мне в лицо своим тяжелым взглядом, словно желая найти в нем признаки, подтверждающие, что все то, что он сейчас говорил обо мне, является правдой. По-видимому, решив, что я действительно соответствую тем отзывам, которые он обо мне слышал, Шереметьев продолжил:

– Дело, которое я собираюсь поручить вам, весьма деликатное, касающееся моих домочадцев, а потому я и хотел бы, чтобы слухи о нем не вышли за пределы моей квартиры.

Конечно, излишне было предупреждать о том, чтобы я держал язык за зубами, какой же это частный сыщик, если выдает секреты нанявших его для раскрытия дела людей? Но тем не менее я твердо проговорил: