Большая часть помещения скорее напоминала мастерскую, чем жилье мага-затворника, и лишь рядом с видом на обрыв можно было притвориться, что ты не в гостях у друга по гаражному кооперативу, а на макушке высокой скалы, облюбованной под уединенное убежище загадочным хозяином. Именно здесь и стояли пара кресел и низкий стол, за которым мы с Садухом периодически бухали раствор орешка. Ну, как бухали – Садух, конечно, надирался до изумления, меня же, видимо, по причине инопланетной физиологии, раствор, как говорится, не брал, и это было одной из причин, как я подозреваю, почему Садух так любил заниматься этим именно у меня в гостях.

Сейчас Садух, непривычно мрачный, сидел, надувшись, в своем любимом кресле и накачивался орешком. Я не торопил моего старого товарища и делового партнера – староста не воздушный шарик, подуется, подуется и лопнет рано или поздно. Однако на этот раз надутое молчание Садуха почему-то беспокоило. Обычно староста являлся в таком настроении, когда собирался о чем-то меня просить – его, по-видимому, напрягала необходимость договариваться с кем-то, кого он давно считал членом своей семьи. В последнее время Садух привык, что ему достаточно отдать распоряжение и выбрать исполнителя, чтобы все завертелось по его желанию – со мной это не проходило. Не только потому, что в прошлом Садух формально вывел меня из семьи – о чем мало кто знал, если вообще кто-то знал, кроме него, но и потому, что мы изначально договорились о равноправном партнерстве, что заматеревший Садух переносил с трудом.

Молчание затягивалось. Я глотнул орешка и решил поторопить собеседника:

– Давай вываливай, чего у тебя?

Староста поморщился:

– Вот невоспитанный ты человек, Илия! – уже не очень трезвым голосом упрекнул он меня. – Вместо того чтобы показать, как ты рад гостю, ты ему намекаешь, что какие-то новости тебе интересней, чем я. Давай, мол, выкладывай и вали на все четыре стороны!

– Зачем ты так, уважаемый Садух? – подыграл я ему. – Меня волнует, что сердце твое не в покое, что какие-то мысли хмурят твой лоб и мучают твое сердце! Я тороплюсь принять часть твоей ноши на себя, чтобы разделить ее, облегчить тебя и наполнить твое сердце радостью!

Садух вздохнул, но вопреки обыкновению не продолжил игру:

– По мне, так это не моя ноша. Хочешь облегчить – забирай ее всю! – я молчал и ждал, Садух наполнил очередной стакан водой, бросил в него ломтик ореховой пастилы и, наконец, сообщил свои новости: – Слухи пришли из Арракиса, что семья Ур начала строить родильную и уже пригласила повитуху скелле.

– Не понял. Что здесь такого? Кто рожать будет и как это меня касается?

Садух не отвечал, задумчиво глядя на меня. Каюсь, но первое чувство, которое посетило меня, когда до меня дошло, кто готовится стать мамой, был укол ревности. Такая неприятная кислая колючка, занозой загудевшая где-то под сердцем. Я поморщился и уже собирался ответить что-нибудь равнодушное, когда новая ошарашивающая мысль выдернула резким движением колючку ревности, оставив болезненную ранку стыда. Блин! Прошла чертова дюжина арк – это местное название для двадцати дней. Это сколько же земных месяцев? Я судорожно стал высчитывать и остолбенел – девять земных месяцев или около того!

Голова загудела от мыслей, я вскочил, не в силах сидеть, и зашагал по мастерской.

– Садух, а что значит родильная?

Садух поболтал стакан, отпил из него и ответил не торопясь:

– Рожать-то скелле будет. Что же тут непонятного? Строят в чистом поле, так, чтобы не спалить чего ненароком, отдельный домик – это и есть родильная. Ну и повитуха, ясное дело, из ордена.

Я замер, лихорадочно обдумывая новость, молча уставившись вглубь мастерской. Низкое солнце уже коснулось горизонта, осветив скалу затухающим оранжевым светом. У мастерской отсутствовала полноценная стена со стороны долины – так, скромное ограждение, разделенное колоннами, подпирающими крышу, – и сейчас этот свет – насыщенно-желтый с красноватым оттенком, заливал все помещение, включая его самые дальние потаенные уголки. Столбы, рядами расставленные по мастерской, поддерживали широкую крышу, набранную из толстенных досок какой-то местной древесины почти белого цвета. Крыша была двухслойной – между потолком и собственно покрытием я проложил целую систему ливневой канализации, которая теперь во время дождей наполняла две емкости воды для технических нужд, а ее избыток скидывался в пропасть парой красивых водопадов. Укрытое пространство получилось неожиданно обширным – когда я первый раз прилетел сюда, то обнаружил небольшую удобную полянку. Теперь же под перекрытием в янтарную глубину уходил обширный зал с колоннадами. В нем терялись и мой рабочий стол, и стеллажи с инструментом, и несколько верстаков, маленький горн, стоявший ближе к краю, печка, наковальня, стапель посередине, на котором замер каркас-основание для нового движителя.

Здесь я приводил в порядок самолет, строил навигацию для предполагаемого далекого путешествия, готовил движитель для той же цели. Моя жизнь под крылом семьи Садуха приобрела размеренный и предсказуемый распорядок – полеты с контрабандой, транспортировка орешка, умиротворяющая возня с деталями и агрегатами, отладка и настройка механизмов и устройств и ежевечерние тренировки с тенями источника. Ана всегда жила во мне еле слышной нотой надежды – надежды на ее возвращение. Я жадно следил за редкими новостями с далекого запада, радовался укреплению положения семьи Ур, справедливо связывая это с возвращением моей скелле домой. И ждал.

И вот я в растерянности. Понятно, что мой путь теперь – на запад. Ясно, что я не могу просто отмахнуться от вероятного, более чем вероятного, отцовства. По крайней мере я обязан выяснить все обстоятельства, и если это мой ребенок, то я не смогу остаться в стороне от него – это, на мой взгляд, невозможно. С другой стороны, неожиданная новость, как это всегда бывает, разрушила мои обширные планы, вновь выдернула меня из такого уютного мирка мастерской в неприветливый внешний мир. Вон и Садух молчит, дуется – у нас две перевозки на носу, и он понимает, что они, скорее всего, срываются.

– Садух!

– Чего? – стукнул стаканом, по-моему, уже порядочно напившийся партнер.

– Как ты думаешь, когда роды?

– У тебя что, мозги отключились? Сам считай! Я с вами за горами не шлялся!

Пьяная прямота старосты привела меня в чувство. Конечно, новость неожиданная, но не более неожиданная, чем очутиться в глубоком озере на другой планете через минуту после того, как отрываешь багажник собственной машины рядом с подъездом дома. Растерянность прошла, в голове начала выстраиваться ясная последовательность действий – в ней были и срочная подготовка самолета, и список необходимого для далекого путешествия, и еще множество мелких, но неотлагательных дел, не было только пьянки с Садухом.

– Ладно тебе, Садух! Ничего страшного не произошло! Слетаю, улажу свои дела и вернусь. Может, ты еще и бароном станешь.

– Очень оно мне нужно! Бароном я и без тебя стану, если захочу.

– Ну тем более! Да и чего ты ворчишь? У меня обстоятельства непреодолимой силы!