Стало легче, вернулось зрение и вместе с ним боль от горящей спины, я машинально сделал шаг вперед и вбок. Уже не сбрасывая огонь, затопивший мое сознание, – тот, не спрашивая меня, несся жгучим потоком мимо, куда-то назад и в сторону – я чувствовал себя жареной курицей, обдуваемой раскаленным воздухом новомодной конвекционной плиты. Моя виртуальная поджаренная кожица должна была сгореть в уголь от этого тепла, но я почему-то отчетливо осознавал, что в реальности горит и воняет паленой тряпкой только моя одежда, да согревает мое тело не воображаемый, а вполне реальный жар от раскаленных камней позади. Как я уже не раз убеждался, тогда, когда мое сознание плавится в воображаемом огне, мне нужен огонь реальный, чтобы снять дисбаланс настоящей и мнимой температуры, от которого я страдал намного сильнее, а главное, реальнее, чем от виртуальных ощущений. Внезапно поток боли прекратился, я покачнулся – видимо, неосознанно мышцы напрягались, сопротивляясь воображаемой реке, скелле с побледневшим испуганным лицом отпрянула, я дернулся от прикосновения обожженной одежды к спине, оглянулся и остолбенел. Пятно раскаленного камня метров пяти в диаметре ворочалось красно-черными сгустками посреди площади. Ветер с моря отгонял вонючий жаркий дым, поднимающийся вертящимися клубами высоко в небо. Вся восточная сторона двора была затянута этой жгучей вонью, но, кажется, ничто больше там не горело. Я инстинктивно попятился от края бездны, которая, мне показалось, выглядывала из раскаленной ямы. Когда, оправившись от потрясения, я повернулся, Ана исчезла.

Сбросив дымящуюся одежду, я устало добрел до ближайшей тенистой галереи и уселся прямо на пол, привалившись спиной к прохладному камню. Во дворе замелькали люди, кто-то что-то делал, все старательно обходили шипящую и трещащую сковородку посреди двора. Та долго не сдавала свои позиции, продолжая еле слышно урчать от неудовольствия. Как ни странно, я был благодарен ей – жар плавящегося камня спас меня от крайне неприятных последствий. Кроме сильной усталости и чувства опустошения, я практически не пострадал.

Не знаю, сколько я так просидел. Сковорода перестала дымить, с того места, где я устроился, было видно лишь жаркое колышущееся марево над серединой двора. Пора было встать и заняться делом – попытаться для начала выяснить, что здесь произошло. Одно страшное, непоправимое чувство медленно овладевало мною – я только что потерял свою скелле.

Яхта Сама готовилась к выходу. Владелец в нетерпении вышагивал по палубе, поглядывая на высокий склон, за которым пряталось его имение. Надо было торопиться – если верны его предположения, то любая минута может стоить дорого. Матросы старались лишний раз не пересекаться с хмурым хозяином – он всегда был справедлив и с уважением относился к команде, но люди его боялись. Поговаривали, что к нему с опаской относился даже нынешний монарх – кстати, рекордсмен на троне, пересидевший двенадцать предшественников.

Подходящая бухта для небольшого флота Уров пряталась в коротком ущелье, прикрытом от моря выступающим в море широкой подковой мысом, на противоположном склоне которого стояло имение семьи. Чтобы подняться домой, владельцы должны были совершить настоящее восхождение по деревянной лестнице, прилепившейся к склону холма длинным светлым ожерельем и исчезающей за краем камня и неба. Небольшой причал приютил любимую игрушку аристократа древней крови и несколько мелких судов, служивших основным транспортом для жителей. Почти каждый день при хорошей погоде суда ходили по делам и за припасами в Арракис или лежащий в дельте Азур.

Сам остановился, задрав голову, – по лестнице бежал, размахивая рукой, человек. «Что-то случилось в имении», – подумал хозяин, решительно направившись на причал.

– Яурмер, Хаттуга, за мной! – не глядя, скомандовал он, уверенный, что все, кому надо, услышат его приказ.

Посыльный, заметив, что ему навстречу уже идут, остановился и, оглядываясь, не спеша стал подниматься назад. Сам и догнавшие его запыхавшиеся матросы нагнали того уже почти наверху.

– Хозяин, прилетел человек, о котором вы предупреждали, на большом ящике с хвостом. Уругер и его люди вышли встречать, – торопливо, не дожидаясь, пока Сам подойдет вплотную, доложил молодой парнишка.

– Дочери сказали? – нахмурился Сам.

– Не знаю, хозяин! Уругер меня сразу же к вам услал. – Паренек остановился на площадке, пропуская хозяина и матросов вперед.

Лестничный марш обрывался на входе в красивый четырехугольный портик из выгоревшей и высушенной на солнце и ветру, твердой как камень, ослепительно белой древесины. Это было единственное место над береговым обрывом, откуда можно было одновременно видеть и имение, раскинувшееся на открытом ветрам холме, и глубокое ущелье, приютившее маленький флот. Ветер тут же подхватил одежды людей, остужая разогретые стремительным подъемом тела. Справа сверкал на солнце океан, слева, насколько хватало глаз, до далекой полоски деревьев раскинулось ровное открытое пространство, плотно усеянное высокими, до пояса, серебристыми кустиками, перемежающимися темными приземистыми деревьями буххи, напоминающими выпуклые зонтики, раскрытые прямо посреди серебристого моря. Впереди ослепительно сверкали белые стены и светлые башни имения.

Порыв ветра не помешал услышать низкий пульсирующий ревущий звук, пришедший оттуда. Следом за ним над такими родными для Сама стенами взметнулся быстро вращающийся клуб белесого дыма, настигаемый такими же стремительными, по виду горячими, собратьями. Минуту спустя, когда люди добежали до ближайших ворот, над имением развернулся длиннющий дымный хвост, увлекаемый ветром к далеким деревьям на горизонте. Пока Сам сориентировался, где находится эпицентр рева, тот внезапно прекратился, несмотря на то что дым продолжал нестись к небу. Дым не черный, значит, это не пожар, – успокаивал себя хозяин имения, стремительно шагая на двор, где располагалась личная башня дочери. Дворни видно не было – никто не носился с водой или вещами, спасая имущество. На Сама накатила уверенность, что виной реву и грандиозному хвосту странного дыма была Ана. Быть может, то, чего не смог добиться он сам, наконец-то сделает его дочь – избавится от такого ненужного, такого лишнего пришельца, уже дважды почти лишившего его любимого ребенка – дочери, как две капли воды, по мнению Сама, похожей на его погибшую жену.

Стремительно миновав проход в стенной галерее, Сам остолбенело остановился, разглядывая открывшуюся ему картину. Просторный обширный двор, более напоминающий своими размерами площадь в Арракисе, был выложен красивейшими розовыми плитами, которые он лично привез с погибшего континента по заказу своей жены. Сейчас часть этих плит – огромное безобразное пятно, шипело и трещало почти посередине двора. Камни частично расплавились, превратившись в тускло мерцающую красным жаром вязкую субстанцию, в которой темнели черными угловатыми льдинками уцелевшие останки плит. Они медленно двигались, наклоняясь и переворачиваясь, формируя завораживающего вида пугающий водоворот. Постройки и стены напротив колебались и дрожали в потоках раскаленного воздуха, вздымавшегося над жутковатым пятном. Дым почти прекратился – только переливающаяся тень извивалась на уцелевшем покрытии двора, там, где свет солнца споткнулся о столб раскаленного воздуха.