В изножье кровати стоял массивный белый сундук. На нем затейливой вязью было вырезано имя: Далси. Так звали мать Эмили. Она мимоходом провела рукой по крышке. На кончиках пальцев осталась густая пыль. Сквозь запустение, как вода из-под ледяной корки, просачивалось исходившее от этой комнаты отчетливое ощущение привилегированности.

Бессмыслица какая-то. Эта комната не имела ничего общего с ее матерью.

Эмили распахнула двустворчатые французские двери и вышла на балкон. Под ногами захрустела сухая дубовая листва, которой оказалось по щиколотку. После того как мамы не стало, все представлялось таким шатким, непрочным, как будто Эмили ступала по картонному мосту. Бостон она покидала с надеждой в душе; думалось, стоит только приехать сюда, как все уладится само собой. Мысль о возвращении в места маминой юности, о воссоединении с дедом, о существовании которого она прежде и не подозревала, по-настоящему ее согревала.

А вместо этого, словно в насмешку, она очутилась в этом до странности безлюдном месте.

У нее не было ощущения, что она дома.

В поисках утешения Эмили привычно потянулась к запястью, но пальцы встретили одну только голую кожу. Она с испугом вскинула руку.

Браслет исчез.

Она опустила глаза, огляделась вокруг. Потом принялась в отчаянии расшвыривать ногами палую листву, пытаясь найти браслет. Все было тщетно. Эмили бросилась в комнату, втащила из коридора сумки. Может, браслет зацепился за какую-нибудь из них и попал внутрь? Она торопливо вывалила из сумок всю одежду и уронила на пол ноутбук, завернутый в ее белое зимнее пальто.

Браслета нигде не было. Эмили выскочила из комнаты, сбежала по лестнице и вылетела на крыльцо. Под сенью деревьев было уже так темно, что ей пришлось замедлить шаг, пока сквозь листву не начал просачиваться свет уличных фонарей. Тогда она выбежала на дорогу.

После десятиминутных поисков стало очевидно: либо она обронила браслет на тротуаре и кто-то уже успел его подобрать, либо он свалился у нее с руки в такси, когда она теребила его, и теперь находился на пути обратно, в Роли, где она поймала такси у автобусного вокзала.

Браслет достался ей от матери. Далси любила его, особенно подвеску-амулет в виде полумесяца. Она так часто поглаживала ее, глядя перед собой с отсутствующим видом, что металл стерся и стал совсем тонким.

Эмили медленно побрела к дому. У нее в голове не укладывалось, что она потеряла браслет.

Послышался какой-то звук, как будто хлопнула дверца сушильной машины, и из кухни показался ее дед.

– Сирень, – произнесла она, поравнявшись с ним в передней.

Ей пришлось остановиться и подождать, пока он заметит ее, чтобы не напугать его. До чего же странно: ведь это он великан, а чувствует себя какой-то не такой почему-то она.

Он поглядел на нее с подозрением, как будто она задумала обвести его вокруг пальца.

– Сирень?

– Вы спрашивали, что на обоях в бывшей маминой комнате. Сирень.

– А-а. Когда она была маленькой девочкой, там всегда были цветы. Главным образом розы. Но когда она подросла, все изменилось. Помню, как-то раз там появились молнии на угольно-черном фоне. А в другой раз они покрылись голубыми чешуйками, как на драконьем брюхе. Далси была вне себя, но ничего не могла с ними поделать.

Эмили против воли улыбнулась:

– Это совсем не в ее духе. Помню, как-то раз…

Вэнс отвел взгляд, и она умолкла. Ему было неинтересно. В последний раз он видел свою дочь двадцать лет назад. Неужели ему даже не любопытно? Уязвленная, Эмили отвернулась от него:

– Пожалуй, я пойду лягу.

– Ты не проголодалась? – спросил он, следуя за ней на почтительном расстоянии. – Я утром ходил в магазин, купил кое-какой подростковой еды.

Эмили поднялась на первую ступеньку лестницы и обернулась. Старик попятился.

– Спасибо, но я в самом деле устала.

– Ну ладно. – Он кивнул. – Может, завтра.

Эмили вернулась в спальню и бросилась на кровать. Над матрасом взвилось облако затхлого запаха. Она лежала и смотрела в потолок. На свет налетели мотыльки и вились вокруг подернутой паутиной люстры. Ее мать выросла в комнате с люстрой? И это та женщина, которая строго выговаривала дочери всякий раз, когда Эмили забывала где-нибудь выключить за собой свет?

Она подобрала с пола какую-то одежду и зарылась в нее лицом. От вещей исходил привычный запах маминых благовоний. Эмили изо всех сил зажмурилась, чтобы не расплакаться. Пока рано еще говорить, что решение приехать сюда было ошибкой. А даже если и было, теперь уже все равно ничего не поделаешь. Уж год-то она здесь как-нибудь выдержит.

На балконе ветер зашуршал сухой листвой. Звук вышел в точности такой, как будто по ней кто-то бродил. Эмили оторвала лицо от одежды и выглянула в открытую балконную дверь.

Свет падал на кроны ближних к дому деревьев на заднем дворе, но их ветви были неподвижны. Эмили села на постели, потом сползла на пол. Очутившись на балконе, она принялась с опаской озираться по сторонам.

– Кто здесь? – спросила она.

И что она будет делать, если кто-нибудь ей ответит?

Внезапно что-то привлекло ее внимание. Она поспешно приблизилась к балюстраде. Ей показалось, что в густых зарослях под балконом что-то промелькнуло.

Вот! Вот опять! В просвете между деревьями мелькнул яркий белый огонек – мимолетная ослепительная вспышка. Свет постепенно мерк, все больше удаляясь в чащу леса, пока не погас совсем.

Добро пожаловать в Маллаби, штат Северная Каролина! На родину призрачных огней, великанов и похитителей украшений.

Она развернулась, чтобы идти обратно, и остановилась как вкопанная.

На старом садовом столике поверх слоя опавшей листвы лежал ее браслет.

Еще несколько минут назад его там не было.

Это все вино.

Не надо было Джулии столько пить.

Когда завтра утром она увидит Стеллу, то так ей и скажет: «Да, кстати, я вчера наговорила тебе бог знает каких глупостей про Сойера… в общем, не принимай всерьез. Это все вино».

В тот вечер, поднимаясь в свою квартирку, Джулия испытывала легкую панику, а вовсе не приятную истому, как это обычно бывало после их со Стеллой вечерних посиделок с вином на заднем крыльце. Всего шесть месяцев оставалось до того дня, когда она снова будет свободна от этого города, шесть месяцев, которые обещали пролететь быстро и незаметно, заключительный этап ее двухгодичного плана. Но, наболтав лишнего, она своими руками вырыла себя яму. Если ее слова дойдут до Сойера, он ее в покое не оставит. Уж она-то его знает.

Добравшись до верха лестницы, она открыла дверь и очутилась в тесной