Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На кассе им встретился крайне странный дуэт: молоденький бритоголовый техно-бой в кроссовках New Balance и спорткостюме из шуршащего нейлона, а под руку с ним — потасканная, некрасивая, пожившая миллионы паршивых жизней путана с сальными волосами цвета сена. Нелепой парочке не хватило на презервативы, и пока они уламывали Армена «записать на их счет», в магазине столпилась очередь. Минуты тянулись словно часы, зумер начинал краснеть перед свидетелями… Тем временем Макс поймал ностальгическую нотку и принялся подпевать играющей по радио поп-роковой нетленке Aerosmith:
Don't wanna close my eyes
I don't wanna fall asleep
'Cause I'd miss you, baby
And I don't wanna miss a thing
'Cause even when I dream of you
The sweetest dream would never do
I'd still miss you, baby
And I don't wanna miss a thing…
— Ничего себе, и правда, поешь! — оживилась Лера.
— Ну, я и не врал.
— Да ла-а-а-дно! А в записи есть?
— Будет, — не растерялся Максим. — У меня же контракт в кармане! С мейджором!
Их разговор прервал Армен, с укоризной поглядывающий из-за кассы. Грузинское красное и ванильный Chapman — Лера потянулась за кошельком, но Максим дал джентльмена. По дороге обратно он еще много говорил о своих творческих амбициях, но почти ничего не сказал о себе по существу, кроме того, что вырос в Туле.
Максим жил скромно и отличался редкой педантичностью — едва ли на его полках можно было заметить хотя бы пылинку. По большому счету, они вообще пустовали, за исключением нескольких томов нон-фикшена о музыкальной индустрии и двух последних романов Пелевина. Картин, растений, фотографий и постеров — неотъемлемой части уюта — Лера тоже не заметила, а потому по умолчанию решила, что заселился он недавно. Рабочее место, вероятно, находилось у окна — там, на подоконнике, Максим расположил ноутбук.
Почти все пространство его комнатушки занимали пластинки — стеллажи, коробки — целая коллекция, которую он таскал с квартиры на квартиру. Собрание всех мыслимых жанров и эпох. Лера схватила первый попавшийся экземпляр — пожалуй, самый знаменитый альбом Принса под названием «Purple Rain».
— О, это же тот, который: «Purple rain, purple rain…»? — пропела она.
— Он самый. И альбом ничего.
— И почему не через блютус? Никак не могу понять этой моды на винил, хоть убей.
— Это радикально другое, — отрезал Макс и помог ей установить тонарм на финальную и самую попсовую композицию.
— Ну-с, проверим. И скажи, где руки помыть? Ну и цветы поставить, а то жалко.
Макс проводил гостью в ванную, а сам зажег свечи и развалился с бокалом вина напротив проигрывателя, над которым величественно водрузился на стойке серебристый микрофон Shure. Поблескивая в полутьме средь белесых стен, он выглядел как некий арт-объект, к которому нечасто прикасается даже сам хозяин. «А почему бы не спеть», — пронеслось у него в голове. — «Некоторым нравится — да и голос у меня секси». Он подключил устройство к сети и с головой окунулся в сверкающую фантазию о глэм-роке 80-х, завывая созвучно Принсу композицию «The Beautiful Ones».
В комнату Лера вернулась в самый разгар спонтанного шоу — и чуть было не уронила вазу с гортензиями от изумления. Максим восторженно подпевал в такт уже другому шлягеру, энергичному боевику «Baby, I’m a Star»: сгибался и разгибался, неистово тряс головой, вскидывал колени, как какой-нибудь жеребец, и, казалось, совершенно забыл, что находится не один. «Ну и прелюдия… окей», — подумала она.
И хотя Лере не впервой было иметь романтическую связь с артистичной натурой, концерт перед сексом ей давали впервые. Она уселась на диван, скрестив колени и вытянув мыски — так же, как привыкла позировать для фото в соцсетях — и притаилась в предвкушении: ведь должна же была эта чудная прелюдия хоть чем-то разрешиться. Стриптизом, например.
Экспрессивный перформанс продолжался еще около минут двадцати. Пара песен со следующего альбома Принса «Controversy», пара — с пластинки Fleetwood Mac «Rumours»… Ноги у Леры затекли, вино кончилось, держать осанку уже не было сил. Исполнителей этих она толком не знала, и, уж тем более, никогда не оказывалась в подобной ситуации. Девушка взглянула на часы: «Не страшно, на метро успею».
…А к моменту, когда Максим наконец поинтересовался, готова ли она слушать еще, внезапно растерялась. Она, в общем-то, умела отказывать, но парень так воодушевился, что ей стало неловко его обижать. «Валить пора…», — подумала она, но вслух озвучила обратное:
— Да ладно уж, продолжай!
Что ж, артисту важен не объект, а его внимание к нему самому. После этих слов Максим засиял.
— Может, Синатры? — спросил он.
«Хоть поет нормально… а то и крови бы из ушей пустила», — смирилась уже вовсю зевающая Лера и лениво кивнула головой. Своим звучным тенором он затянул: “That’s life, that's life and I can't deny it”… Девушка схватила стоящую на тумбочке вазу с гортензиями — в воде цветы вновь ожили — и от скуки принялась обрывать лепесток за лепестком. Раз, два, три… “Many times I thought of cutting out but my heart won't buy it”… И еще, и еще… И вот, от роскошного голубого букета, подаренного поклонниками-театралами, остались одни только ветки…
Лера вновь проверила время. Половина четвертого. Метро закрылось, а на такси в одиночку ездить было, по ее мнению, не безопасно: однажды водитель показал ей член. Она аккуратно уложила свою рыжую гриву на подушку. В полудреме Лера утомилась считать песни, Синатра стал неотличим от чего-либо другого, да и был ли это Синатра — ее совершенно не волновало.
На рассвете девушка крепко спала. Спешить ей было некуда: сегодня актриса-сменщица сыграет на сцене эту чертову надоевшую роль — десять аншлагов, и она уже не помнила себя. Максим же переночевал в кресле в обнимку со своим драгоценным арт-объектом, который так перетрудился, что к утру начал фонить.
Спустя несколько часов за окном послышалось гуденье будничной жизни. Откуда-то со двора донеслось скверное старческое ворчание. Пока вчерашние незнакомцы спали, прошел ливень, приглушивший зной, и с улицы потянуло сыростью.
