class="p1">По дороге к моему кабинету Аллочка продолжает распинаться. Рассказывает об отчетах, невзначай хвалит нашего шеф-повара, наивно полагая, что я не в курсе их романа, жалуется на нехватку рук — два официанта взяли на праздники выходные, пытаясь тем самым сгладить углы и оправдать бардак в зале.

— Сегодня должна еще одна выйти. В ночную смену. Девонька ушлая, думаю, справятся, — заканчивает, останавливаясь около двери.

Отстраненно киваю головой, забирая у нее отчеты. Половину того, что Лиля сказала, бессовестно пролетело мимо ушей. Голова занята другим: как сохранить бар.

Она мой кивок воспринимает по своему, как умеют женщины — близко к сердцу, отчего бледнеет на глазах. Алла быстро сворачивается и уходит, а я захожу в кабинет. Снимаю куртку, небрежно бросая на кожаный диван, и плюхаюсь на кресло за столом.

Чуть больше, чем за пару недель я успел навести шуму и заработать непоколебимый авторитет. Чего одна потасовка стоила с моим знакомым из прошлой жизни. В первый день выпустил своего зверя. Не удержал в узде вспыльчивый норов и показал, где место всяким соплякам. Угрожать вздумал, недоросль!

Даже сейчас, вспоминая, завожусь с пол оборота. Расшатанным за сегодня нервам этого сполна хватает, и мое терпение лопается, как мыльный пузырь. Щелк! И я ураганом вылетаю из кабинета и утробным рыком, гаркаю в зал:

— Кофе мне в кабинет! Живо!

От моего ора бармен едва не роняет бокал, испуганно кивает головой и немедля приступает к делу. Ему не хочется заставлять босса-психа ждать.

Я возвращаюсь в кабинет. Опускаюсь в кожаное кресло, устало откидываюсь на спинку и думаю.… На кой-черт мне все это сдалось?

Сонечка

— Софья! Софья, негодяйка, вернись! — кричит раненым бизоном папенька. — Мы не закончили!

Вместо ответа я с громким хлопком закрываю дверь в комнату, под его очередное разъяренное:

— Софья!

Терпеть не могу, когда он меня так называет! Так, будто мы не кровные родственники, а чужие друг другу люди. Совсем маразм старика измучил! Он, поди, скоро и себя попросит по-батюшке величать! Сонька я! Как есть Сонька, всю жизнь ей была и буду! А весь свой пафос пусть оставляет за дверью нашего дома.

— Неужели хоть раз сложно меня выслушать? — врывается он в комнату, отчего дверь ударяется об косяк. — Вырастил на свою голову! — рычит, ослабляя синий галстук на шее. — Эгоистка!

— А что слушать-то? Подложить меня решил под богатенького? — щурюсь, обиженно сопя. — Так это я и так поняла!

— Тьфу на тебя, сумасбродная девка! Что ты мелешь? Я будущее для тебя хочу! Чтоб все у тебя было! И муж достойный, и дети, и не нуждалась ни в чем….

— Достойный? — мои зубы от злости и его лицемерия сводит. — Да ему сто лет в обед! Не сегодня-завтра так скопытится муженек-то! — ядовито скалюсь, на что отец притворно хватается за сердце.

— Бог с тобой, Сонька! — в сердцах выпаливает отец, а я радуюсь про себя, что снова Сонька. Но радость не длиться долго. Отец глядит так, словно силится превратить меня в пепел, и под его взглядом, как бы я не храбрилась, а плечи невольно сутулятся.

— Мы договаривались, — хрипло напоминаю, осознавая, что это последний козырь в рукаве.

— Договаривались, — подозрительно смиренно кивает головой, чтобы после меня размазать своим признанием по стенке, — но ты уже приняла ухаживания Борьки.

Что за ересь? Несусветная глупость!

— Когда?

— Когда в Альпах на лыжах каталась, — отвечает он самодовольно и тихо уходит, оставляя за собой последнее слово.

Как? Как я могла повестись на этот детский развод? Но не могу не отметить, что это отличный подзатыльник для той, что купилась на мишуру, на лоск и блеск богатства. Дорогущий курорт нежданный-негаданный подарок отца, так мне казалось. А на деле.… Вспоминаю.… Вспоминаю, и корю себя за недальновидность. Он и словом не обмолвился, что подарок от него. Знала бы за чей счет пью дорогущее пойло ни в жизнь бы, ни притронулась к бокалу, ни за что бы не поехала на этот чертов курорт!

— Больше ты не получишь от меня ни копейки, — твердо заявил Павлов месяцами ранее. — Следующий кто тебя будет обеспечивать это твой муж.

Как ловко он меня! С этим му… мужем недоделанным! Для человека, который сколотил миллионы ничего не стоит провести одну маленькую глупую девчонку, особенно зная ее слабости.

Ноги меня больше не держат, и сползаю на пол, пытаясь заставить себя дышать ровно. Это лишь бой, верно? Бой проигран, но не война! Мы же не в средневековье, в конце-то концов! Никто не заставит меня насильно пойти под венец со старым извращенцем. Да я ему во внучки гожусь, чего уж там! Вот он названный папенькой импозантный мужчина в расцвете лет! Ох, и горазды вы льстить Андрей Павлов! Какой там рассвет, там уже закат не за горами! Борис Михайлович… Борька. Управы на вас нет, чтоб на девок молодых глаз не косил!

На работу собираюсь долго. То рука дрогнет, и туш в глаз попадет, то стрелки кривые получатся. Надеваю шорты под черные колготки, белую блузу и расчесываю волосы, заплетая их в легкую длинную косу. На свои двадцать я даже с броским макияже не тяну. Маленькая, щупленькая, но изящная как лебедь с тонкой шеей и острыми выступающими ключицами, что часто ловят на себе томный мужской взор. Я знаю себе цену, и она точно не по карману престарелому партнеру отца. Мне довелось однажды иметь "удовольствие» познакомиться с ним на одном из светских сборищ, в памяти до сих пор свеж тот сальной скользящий по обнаженным ногам взгляд. Неприкрытый, жадный и оценивающий. Клянусь, он уже тогда подсчитывал какова моя цена! Б-рр!

Уже, сидя в машине, я вновь пересекаюсь с отцом. Он как оглашенный выбегает из дома, стоит мне только завести машину. Встает поперек, грозно уставив руки в боки.

— Опять в свою рыгаловку намылилась? Жратву подавать?

— Уж лучше, чем старика ублажать!

Он настолько ошарашен моим грубым высказыванием, что ничего не находит в ответ. И я, пользуясь этой заминкой, выжимаю газ, чтобы затем объехать его и умчаться прочь.

Около «Шафрана» первая кого я встречаю - это Маришка. Девушка, завидев меня выходящую из машины, на радостях кидается мне на шею.

— Сонька! — крепче сжимает шею, отчего я хриплю, пытаясь снять ее ручищи. Вот уж кто мне наверняка рад!