американцы революционного поколения едва не растратили себя, пытаясь определить свои рубежи. Раньше им не часто приходилось заниматься чем-то подобным. Кроме того, пока не разразился кризис в отношениях с Англией, основные принципы казались вполне ясными, включая и всеобщий порядок, который начинался с силы гораздо более могущественной, чем монарх, — он начинался с Бога.

Почти все американцы — от кальвинистов Новой Англии, искавших в Писании Господню волю, до рационалистов из Виргинии, изучавших божественную механику в природе, — соглашались с тем, что все определяется Провидением. Провидение управляет как величайшими, так и самыми ничтожными событиями в жизни людей; Провидение руководит всеми процессами во вселенной, от вращения планет до полета птицы. Люди могли иметь разное мнение о значении происходящего с ними, ведь кое-что казалось удивительным и даже необъяснимым: ранние смерти, эпидемии, засухи, чума, войны, зло, а также и добро. Таким вещам люди могли изумляться, даже называя их божьей карой, несчастьем, чудом или тайной. Однако они не сомневались, что эти вещи всегда имели значение.

Но Бог, придававший миру порядок, наблюдался не только во внешних проявлениях. Его присутствие можно было почувствовать то в прохладной тишине виргинских церквей, то на сдержанных собраниях квакеров, то в строгих молитвенных домах в деревнях Новой Англии. В спокойном ли рационализме арминиан, суровой жесткости кальвинистов или воодушевлении энтузиастов, божественное ощущалось всегда. Некоторым власть Бога казалась нестерпимой, другим Его милость приносила облегчение, а иным «величавая мягкость» Бога, как поразительно выразился проповедник Джонатан Эдвард, свидетельствовала о соединении Его величия и милости.

Пожалуй, на каком-то этапе жизни большинство людей испытывали это чувство божественного начала, придававшего значение вечному порядку вещей. Возможно, лишь немногие сохраняли религиозную страсть надолго, но они не утрачивали веры в роль Провидения. Наверное, большинству американцев Провидение наиболее явно виделось в прогрессе их растущего и процветающего народа. Они называли себя преуспевающим народом и впечатляли европейских путешественников той непринужденностью и живостью, с которыми принимали свой рост и успех. В них не было самодовольства, но был, как заметил один европеец, «энтузиазм». Это слово намекало на то, что они могли быть опасны и склонны к религиозным причудам. Многие наблюдатели называли их плодовитыми, разумея как товары, так и детей, производимых в удивительных количествах. Нередко поминались истертые деньги, каковыми они и вправду были из-за многократной смены владельцев на оживленных американских рынках.

Умножение деловых успехов и населения не удивляло американцев, которые давно питали в отношении себя большие надежды. Наследникам людей, считавших себя основателями Нового Света во славу Всевышнего, успех (прибавление и рост в мирских вещах) казался просто воздаянием по заслугам, чем-то принадлежавшим им по праву и частью вечного порядка вещей.

Во второй половине XVIII века этот порядок еще распространялся на повседневные дела, особенно на работу и семью. Работа казалась сродни священнодействию. Это был долг, возложенный Богом и одобряемый Им как нечто правильное и добродетельное. То, что каждый должен иметь ремесло или призвание, ни у кого не вызывало сомнений. Ремесло следовало совершенствовать, призванию усердно служить, ведь, как говорил Франклин, «многое надлежит сделать», и даже если у тебя «слабые руки», «берись как следует за дело, и ты получишь хорошие результаты».

Конечно, высшие цели этих хороших результатов были уже не так очевидны, как когда-то, скажем, основателям колоний. Но целью жизни оставалось прославление Бога. Обучение этому являлось задачей всех облеченных властью и начиналось с родителей, в особенности отцов, управлявших домом и всеми в нем. Они исполняли волю Бога, и их слово было законом. Они отвечали за многое: пропитание, дисциплину, достойное поведение как домочадцев, так и самих себя.

Порядок, начинавшийся с божественного и проявлявшийся в жизни людей, распространялся и на правительство. Во второй половине столетия никто в Америке не считал Корону непосредственным инструментом Бога. И все же королевское правительство было санкционировано Господом, и люди не ставили под сомнение существовавшую форму правления, хотя часто протестовали против ее представителей, с которыми сталкивались ежедневно.

Структура правительства, соглашались они, должна отражать структуру общества. Добродетельные, знатные и социально компетентные должны руководить. Такое устройство вроде бы всегда существовало и должно было сохраняться, что казалось американцам особенно желательным, поскольку, как они знали, оно соответствует старинным положениям британской конституции — самой прекрасной основы правления из когда-либо придуманных человеком. Американцы дивились давней истории защиты (и даже поощрения) свободы британской конституцией. И она защищала свободы американцев наравне с англичанами, что являлось замечательным достижением на фоне деспотизма прежних империй и тирании, царившей в большей части Европы.

Публичная и частная жизнь, согласно этим общепринятым воззрениям, являлась частью неизбежного и неизменного порядка. Однако то, во что верили колонисты, похоже, разошлось с реальностью, которой они так восхищались. В Новом Свете многое отличалось, и здесь возникало свежее, хотя и не совсем новое общество. Идеи о неизменном порядке преобладали и в Англии. Из-за этого сходства Англии и Америки революцию, ее истоки и ее трансформацию так сложно понять, ведь это была кровопролитная война народов, имевших много общего и долгое время неразделимых.

1. Гигант в оковах

I

Когда Георг III взошел в 1760 году на трон, английские подданные вновь воодушевленно запели. Из их груди вырывались слова «Правь, Британия!», написанные за двадцать лет до того и первоначально имевшие форму патриотической поэмы:

Когда земля Британии по велению Небес

поднялась из лазурного океана

и была дарована нам,

ангел-хранитель пропел эти строки:

«Правь, Британия! Правь волнами;

британцы никогда не будут рабами».

Призыв править казался вполне естественным в 1760 году; несколькими годами ранее он стал звучать, как насмешка над британской мощью и влиянием в Азии и Амёрике, ведь именно тогда, во время войны с Францией, британскому флоту и армии — и британской гордости — был нанесен сокрушительный удар.

Эта война началась со стычек в глуши между французскими солдатами и американскими колонистами во главе с молодым Джорджем Вашингтоном, чье описание этих событий позволяет сделать вывод, что его в войне интересовали благородные и доблестные сражения. Идеалы благородства и доблести уцелели и в последующие несколько лет, чего не скажешь о многих английских, американских и французских солдатах, а также об индейцах. Гибель англичан и американцев была особенно обидна, потому что она стала результатом череды сражений, отмеченных бездарностью, глупостью и, как многие говорят, трусостью. Генерал Эдвард Брэддок, человек неглупый, но явно неспособный и не осознававший своей неумелости, потерял свою армию и жизнь в нескольких милях от места, где сейчас находится Питтсбург. Полковник Джеймс Мерсер —