храбрый, но тоже некомпетентный — проиграл при Осуиго на берегу озера Онтарио генералу Монкальму, который прорвался через озеро Шамплейн к озеру Джордж и захватил форт Уильям-Генри. В море дела шли не лучше: адмирал Джон Бинг сдал французам Минорку в Средиземном море, после чего был расстрелян за трусость по приговору военного суда. На континенте одна катастрофа следовала за другой. Союзник Британии Фридрих Великий атаковал французские и австрийские силы, но терпел неудачи. Британская и ганноверская армии тоже показали себя не лучшим образом и после неудач летом 1757 года фактически сдали Ганновер французам. В Азии перспективы Британии выглядели мрачно, поскольку французы уверенно продвигались вперед; Калькутта пала, и весь субконтинент, казалось, вот-вот окажется в руках французов.

Вплоть до этого момента британские лидеры растрачивали военные ресурсы понапрасну, не имея четкого представления, как или где выступать против французов. Им не удалось направить силы в правильное русло, сфокусировать их, чтобы тем самым добиться побед. В 1757 году эти лидеры ушли в отставку, и старый король Георг II назначил Уильяма Питта главой нового кабинета министров.

Питт был одним из чудес своего столетия, лидером, который завораживал не только толпу, но и хладнокровных политиков. Его обаяние связано не только с его интеллектом, но и с неким внутренним качеством характера, которое позволяло ему (и даже заставляло) не считаться с общепринятым мнением и оппозицией и добиваться желаемого. Он был «оригиналом» в эпоху, когда к оригиналам относились подозрительно, но оставался собой, презирая банальности и изливаясь великолепными ораторскими речами, которые вдохновляли не меньше, чем объясняли.

В свирепых глазах Питта сияла сосредоточенность и вера в себя. Во время военного кризиса он сказал: «Я знаю, что я и только я могу спасти эту страну». Он был одержим мечтой о величии Англии, мечтой, которая питалась ненавистью к Франции и презрением к Испании. Питт ни во что не ставил попытки своих предшественников совладать с Францией на континенте и не выносил некомпетентности английских генералов в Америке. Поэтому он обратился к другим людям: адмиралам Чарльзу Сондерсу и Эдварду Боскауэну в королевском флоте и Джеффри Амхерсту и Джеймсу Вольфу в армии за океаном, а также к новым стратегиям ведения войны. Фридрих Великий при должной поддержке позаботился бы о французах на континенте. Задача флота состояла в том, чтобы не допустить подвоза запасов французским силам в Канаде, и именно на Канаде и американском Западе Питт приказал сосредоточить главные усилия. Питта завораживал Новый Свет и увлекала идея о том, что имперскую мощь нужно подтолкнуть к росту за счет торговли на огромной территории под управлением Британии. Так он принял судьбоносное решение разыграть свои самые сильные карты в Америке, пока французы будут заняты на европейском фронте и парализованы на море.

Эта стратегия сработала великолепно. В июле 1758 года объединенные силы армии и флота во главе с адмиралом Боскауэном и генералами Амхерстом и Вольфом заняли французский форт Луисбург. Вскоре после этого форт Фронтенак (где сейчас расположен Кингстон, в Онтарио) сдался полковнику Джону Брэдстриту и его добровольцам из Новой Англии. Джордж Вашингтон с огромным удовольствием служил с генералом Джоном Форбсом, когда этот командир, пройдя по стопам Брэддока, захватил форт Дюкен после того, как французы разрушили и покинули его. Британцы вскоре переименовали Дюкен в Питтсбург в честь дерзновенного министра. В Индии приятно удивил чередой побед Клайв, взявшийся крушить французов с решительностью, которой мог бы позавидовать сам Питт. А на континенте Фридрих изворачивался, отбиваясь от окружавших его армий Франции, России и Австрии.

Триумфальным стал следующий, 1759 год. Дивизии кораблей адмирала сэра Эдварда Хока разбили французский флот в бухте Киберон к юго-востоку от Бреста и тем самым не допустили доставки в Канаду продовольствия и солдат. В Вест-Индии богатый сахарный остров Гваделупа сдался объединенной экспедиции британской армии и флота. Две тысячи солдат регулярной армии и тысяча индейцев-ирокезов внесли свой вклад в победу у форта Ниагара, который сэр Уильям Джонсон, сменивший убитого в бою бригадного генерала Джона Придо, захватил в июле. Но главную победу, которая изумила и восхитила всю Европу, а Англию наполнила гордостью, одержал Вольф на равнинах Авраама. Вольф там погиб. Как и романтик Монкальм, вместе с которым иссякли силы Франции на американском континенте.

Победы случались и в следующем году, но война еще продолжалась, когда корона перешла к Георгу Ш. Новый король хотел мира, причем так сильно, что готов был позволить Питту уйти в отставку. Питт, отнюдь не желавший мира, призывал расширить военные действия и включить в них Испанию. Питт причинял королю неудобство: он был слишком эффектен, слишком непредсказуем, и его смелость, казалось, граничила с кровожадностью. Итак, ему пришлось покинуть свой пост в октябре 1761 года, а к концу следующего года было подписано мирное соглашение[1].

II

Большинство подданных Георга наверняка были расстроены отставкой Питта, ведь он принес им славу, могущество и радость. Остальная Европа относилась к этому иначе. Европейцы, возможно, страшились Питта, но не восхищались им. И вообще, к Англии и англичанам они питали чувства, далекие от восхищения. Энергия и мощь Англии, конечно, были достойны уважения, но кроме этого европейцев мало что привлекало в этих грубоватых любителях говядины и пива, думавших, казалось, лишь о том, чтобы разорвать цивилизованный мир на части.

Сколь бы сильно ни было влияние англичан, утонченной Европе они казались немногим лучше варваров. Да, они побеждали в войнах, их купцы ходили на своих кораблях по всему миру, они почти всюду занимали ведущие позиции в торговле, но, несмотря на все успехи, европейцы не баловали их щедрой похвалой или восхищением. В конце концов, англичане были народом без культуры. Ни один европеец не коллекционировал картины английских художников и не отправлял сыновей учиться в Англию[2].

Великой нацией считалась Франция, а не Англия. Европейские аристократы восторгались французской культурой, собирали французские произведения искусства и книги, покупали французскую мебель, чтобы комнаты считались хорошо обставленными. Модники и модницы носили французскую одежду и говорили по-французски, а не по-английски, если только не являлись англичанами. Французские философы задавали интеллектуальные стандарты для всей Европы, рукоплескавшей их смелости и воображению. Европа находила во Франции еще много всего достойного подражания: французская наука, подарившая миру «Энциклопедию, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел» и Академию, поражала образованных людей во всем мире; торговцы и чиновники завидовали французским дорогам и каналам и особенно растущим благосостоянию и населению. Над всей этой силой, культурой и великолепием господствовала великая монархия, не скованная ограничениями, как Ганноверская династия в