и я, словно ужаленный в задницу, вскочил со стула, опрокинув его. Сжатые до побеления костяшек кулаки уже готовы были встретиться с её наглой рожей, но к своему же счастью она вышла и захлопнула дверь, оставив меня наедине с собственными эмоциями. Я слышал её удаляющиеся шаги, затем наступила давящая тишина.

Как она смеет говорить о нём в таком тоне?! Как она вообще смеет упоминать его, после тех событий?!

Я был чертовски зол – просто безумно. Эта сука всё-таки добилась своего – уничтожила эмоциональную гармонию внутри меня за считанные секунды.

Конечно, я бы мог побежать за ней и заставить заплатить за сказанные слова, но голос разума был против подобных действий. «Успокойся, – заботливо говорил он. – Не стоит прибегать к насилию. Просто дай ей время, и совесть замучает её лучше любой физической боли». И я послушал его. Разумеется, ведь голос здравого сознания – твой лучший советник, телохранитель, помощник и друг с простыми и добрыми помыслами. А зачем такому другу желать тебе вреда?

Вот и злость стала постепенно отпускать меня. Я поднял стул и сел за стол, стараясь отвлечь свои мысли чтением рукописи. С каждой новой строчкой, по которой, будто по ступенькам, бегали мои глаза, тело постепенно расслаблялось, чего нельзя сказать о голове. В мозгах словно прошёл ураган, результат которого – хаос. Мысли путались в голове, строя и перемешивая недавние образы прошлого. Сконцентрироваться на тексте было совершенно невозможно: буквы терялись и перемешивались среди сотен своих «собратьев», потому в скором времени я бросил своё занятие, выключил компьютер, зажёг настольную лампу и уставился на своё отражение в чёрном экране монитора.

Злость окончательно исчезла, оставив после себя гадкое ощущение. Это невозможно описать словами. Все тело тряслось, а на спине выступили капельки пота, смочив рубашку. В комнате неожиданно стало тесно и душно. Даже кофе, принесённый Лилей, оказался горьким и до невозможности противным. Похоже, что она оставила в этом пойле частицу своего отношения ко мне – частицу своей мерзкой души. Я сделал всего лишь несколько глотков после, сморщившись, отодвинул кружку от себя, пролив несколько капель на стол.

Человека, чью фамилию Лиля назвала перед своим уходом, звали Роман. Роман Ильжевский, мёртвый как две недели. Я познакомился с ним шестнадцать лет назад в Алтайской академии гостеприимства, куда поступил сразу же после окончания десятого класса. Роман был моим однокурсником, ну а позже – сожителем на снимаемой квартире. Поначалу между нами сохранялись нейтральные отношения, но писательские курсы и общие интересы смогли сблизить нас. Его привлекла моя необычная манера повествования, исключающая любые языковые красоты. Он считал её крайне необычной, а часто встречающаяся тавтология и вовсе закрепила позицию «самого странного писательского стиля из всех ему знакомых». Он вправе считать так, ведь его познания в литературе превышали мои, хотя я не последний в подобных вещах.

Как-то раз он бросил свою записную книжку поверх моих работ и произнёс слова, занявшие отдельное место в моей памяти: «Пора писать по-настоящему». После этого он сел рядом со мной и уже через несколько месяцев вышел первый сборник рассказов «Ангелы на острие иглы», куда вошли пять моих рассказов и восемь его, включая наш совместный роман «Четверть от двенадцати».

Это – первая серьёзная работа, ставшая символом моей собственной гордости. Я был безумно благодарен Роману за его помощь и поддержку, которой порой не хватало для осуществления моих планов (возможно именно из-за её отсутствия мусорная корзина под столом вечно наполнена черновиками некогда гениальных идей).

Наше соавторство продолжалось порядком четырёх лет. Но когда обучение в академии подошло к концу, судьба тут же разделила нас. Роман нашёл себе вторую половинку и ехал с ней в Екатеринбург, ну а я женился на Лили и поселился в одном из пригородов Барнаула. Мы продолжали часто звонить друг другу и отправлять сообщения, делясь идеями, успехами и провалами, преследовавшими меня по пятам.

Уже на Урале Роман устроился в редакцию популярного литературного журнала, где опубликовал, по меньшей мере, четыре десятка своих рукописей. Прибыль от писательства позволила ему бросить работу через восемь лет и поселиться в центре города, где он с головой погрузился в любимое занятие. А я же напротив – зажав в руках стопку бумаг как младенца, бегал из одного издательства в другое. Некоторые работы оказались вполне приемлемы и издатель с удовольствием опубликовал их, некоторые – полнейшей чушью, годившейся только в качестве прекрасной альтернативы туалетной бумаге. Хотя и это большое преувеличение…

А недавно Роман вернулся обратно в Барнаул. Меня снова наполнило счастьем, и образы прошлых лет возродились в памяти. Ведь я-то предполагал, что совместная работа с Романом вновь заставит мою душу петь как раньше и неудачи бесследно исчезнут. Видимо он придерживался такого же мнения, и уже через неделю мы начали работу над новым произведением: «Посол судьбы проклятой».

Через месяц работа оказалась в мусорной корзине…

Две недели назад, во вторник, случилось то ужасное событие, перевернувшее мой внутренний мир с ног до головы. Всё началось с того, что в полдвенадцатого зазвонил мой смартфон. Номер принадлежал Роману, однако звонил вовсе не он. Это был совершенно незнакомый человек, представившийся позже Константином Малковым – другом Романа. Он и сообщил мне о его смерти…

Долгое время я не мог решить: на самом ли деле я услышал его слова или мне просто это приснилось? Спросонья голова работала как отстающие часы. Но когда по просьбе Константина я прибыл в дом Романа и застал его остывшее тело в кресле у телевизора, любые сомнения исчезли.

Роман, одетый в домашний халат и тапочки, сидел в своём любимом кресле. Его голова со спутанной копной длинных волос опустилась вниз, очки сползли на кончик носа, посиневшие веки закрыли глаза. Было похоже на то, что он просто спал, но не поднимающаяся грудная клетка и холодное тело говорили об обратном. Роман Иванович Ильжевский, автор многих драм и историй о настоящей дружбе со счастливым концом, умер.

Его дом наполняла абсолютная темнота, за исключением гостиной, освещённой экраном телевизора. Входные двери и окна широко распахнуты, шторы колыхались в лёгких порывах летнего ветра, а тиканье старинных часов с маятником, словно гром раскатывалось по всем комнатам. Не хватало лишь блуждающих приведений и издаваемых ими звуков. Мы могли слышать удары своих сердец, сдавленное дыхание и стук зубов. Мы могли слышать собственный ужас.

Стоило мне прикоснуться к руке покойника, часы пробили полночь.

В ту ночь Роман находился совершенно один. Его жена по имени Виктория уехала обратно в